Петр Замойский - Восход

— Калоша это, а не опорок, — крикнул кто-то. — Федор стал щеголем. Батюшка выбросил калошу, а он подобрал, зашил дратвой дыры — и хоть под венец.

— Пиши, Соня, — Федор Чувалов, — сказал Илья. — Еще кто там? Ага, Орефий Жила.

Народ постепенно, не торопясь, собирался возле школы, возле дров, сбоку от палисадника. Вынесли на крыльцо школы большой учительский стол. Ему не менее двух десятков лет. Он так разукрашен разными чернилами! И так впитались они в доски, что не поддавались ни рубанку, ни шершебку.

За столом Соня вела запись прибывающих.

Вчера вечером в школе состоялось собрание ячейки. На нем мы с Никитой разъяснили, для чего нужно организовать комитет бедноты, какие дела ему предстоят, наметили кандидатуры. Приняли Соню в партию. Пока учение не начиналось, она будет секретарем комитета.

Сейчас около полудня. После вчерашнего дождя веяло свежестью. Даже трава повеселела. А в канаве позади школьных дров еще стояла вода.

С утра посыльные разошлись по улицам. Звали на собрание только тех, кто был в списке. Посыльные не стучали в окна, как это было принято, когда зовут на сход или собрание, а заходили в избы. Но мы все же решили допустить и тех, кто придет без зова. Матрос Григорий Семакин — председатель сельсовета — узаконил список своей витиеватой подписью и приложил широкую печать.

Григорий в тельняшке сидел здесь же за столом, рядом с Соней. На особом списке проставлялись имена незваных. А из них уже заявились бородатый Николай Гагарин, сухопарый Митенька Карягин, лавочник Иван Гордеев, тучный Лобачев, мельник Сергей Дерин и другой вредный народ.

Они пришли будто не на собрание, а просто посидеть на школьных дровах, как на завалинке, покалякать. Прочий люд расположился кто у прясел, кто возле изгороди школьного палисадника. Большинство лежало на траве. Надо всей этой толпой, как испарения, вился махорочный дым.

Женщины держались особо, возле церковной сторожки.

Илья принарядился, словно на праздник. В зеленой сатиновой рубахе с белыми полосками, в новых солдатских сапогах, в полусуконных брюках. Был Илья побрит, причесан. Вообще-то он человек аккуратный, а тут еще такое дело! Илья не любил неряшливых, ленивых людей. До революции он несколько лет работал в Пензе на трубочном заводе и перенял от рабочих не только любовь к ремеслу, но и аккуратность.

Илья покрикивал на подходивших.

Народ шел вразвалку, нехотя, мимо синей церкви с шестигранной, как толстый карандаш, колокольней, мимо красного дома священника.

За оградой еще цвела густая персидская сирень.

Тише всех шагает мой отец в несуразной, облезлой шапке, несмотря на жару. Отец то и дело зачем-то оглядывается на нашу избу, стоящую неподалеку. Избу эту построил я в прошлом году, когда мечтал жениться на Лене.

Вот опять отец оглянулся на избу и даже шапку снял. Там наша мать стоит со своей неразлучной кумой Маврой и еще какими-то бабами. Судачат, поглядывая в сторону школы.

— Скорее, дядя Иван! — кричит Илья моему отцу. — Вон Осип шагает шустрее тебя.

Илья смотрит на меня, улыбается. Осип — дружок моего отца. Отец зашагал быстрее. От лысины его, как от зеркала, отскочил солнечный зайчик.

Отец и горбоносый Осип сошлись, поздоровались, пожали друг другу руки и отошли к пряслам, к которым по воскресеньям приезжие из деревень привязывают лошадей. Отец и Осип — дружки не только по бедняцкому сословию и не только по нюхательному табаку. Они друзья по пению в церкви. Оба дерут — уноси ноги! — басами на левом клиросе.

Осип готовится взять у отца преогромную щепоть табаку. Но отец, зная его жадность, сыплет на ладонь малую толику. Ведь табак стоит денег, а теперь его редко и увидишь.

Вот и сейчас они, усевшись на дубовое бревно возле прясел, принялись нюхать и усиленно кряхтеть, будто дрова кололи. Завзятые нюхательщики редко чихают. Ноздри у них как бы луженые.

Мимо стола проходит Володька Туманкин. Высокий, угрюмый мужик с длинным темным лицом. Это брат бывшего сельского писаря — Апостола. Мужик хитрый, начитанный. В церкви добровольно и безвозмездно служит псаломщиком. Они друзья с Митенькой. Володьке сорок лет. Он середняк, но из тех, которые жмутся к кулакам. Когда была организована ячейка, Володька — Владимир Туманкин — тоже записался. Но вскоре выяснилось, почему записался. Обо всех постановлениях, которые касались хлебной монополии, мобилизации, обысков, ловли дезертиров, — обо всем этом на второй же день извещались те, кого это дело касалось. Володьку уличили и выгнали из ячейки.