Александр Чаковский - Блокада. Книга 4

Он тотчас же отметил несходство реального Сталина с его портретами и фотографиями. Сталин оказался ниже ростом, с многочисленными следами оспы на лице, особенно на подбородке, и черные волосы его были слегка поседевшими на висках.

Но интересовало Гарримана сейчас совершенно другое. Он прожил на свете пятьдесят один год и больше половины своей жизни посвятил большому бизнесу и политике. Ему доводилось наблюдать многих крупных деятелей в критические периоды их жизни. Он видел людей, казалось бы, железной воли, но жалких в минуты крушения. Видел кандидатов в президенты, когда им становилось известно, что соперник получил большинство голосов. Видел банкиров и промышленников, лишь вчера владевших миллионами и распоряжавшихся десятками тысяч человеческих судеб, а сегодня оказавшихся нищими… И сейчас Гарриман, пользуясь тем, что Сталин занят разговором с Бивербруком и Криппсом, пристально всматривался в его лицо, стараясь прочесть на нем отражение тех потрясений, которые переживала Советская страна, той смертельной опасности, которой она, несомненно, в эти часы подвергалась.

Он старался уловить на лице Сталина следы страха или тревожного ожидания, заметить дрожь пальцев, пытался хотя бы по интонации чуждо звучащей речи разгадать душевное состояние этого человека… Но все было тщетным. Некрасивое, хотя и выразительное лицо Сталина было спокойно. Пальцы рук не дрожали. Более того, он демонстрировал странно благожелательное терпение, ободряя допустившего промах Криппса…

«Что это? – спрашивал себя Гарриман. – Игра? Стремление набить себе цену? Желание создать впечатление, что на фронтах не происходит ничего угрожающего? Безразличие, наконец?!»

Но безразличием это быть, конечно, не могло: от исхода войны зависело все, чему Сталин посвятил свою жизнь, да и сама его жизнь. Желание скрыть истинное положение на фронтах? Но в общих чертах оно известно всему миру. Что же помогает этому человеку, которого одни считают гением всех времен и народов, другие – жестоким и коварным восточным деспотом, что помогает ему сохранять самообладание?

– Господин Сталин, – сказал Гарриман, – целью нашего приезда являются, как вы знаете, переговоры о дальнейшей помощи Советской России со стороны Англии и Соединенных Штатов Америки. Мой друг Бивербрук представляет здесь премьер-министра Великобритании, я – президента Рузвельта. Мы готовы приступить к конкретным переговорам в любой момент, когда вы пожелаете. Однако – я беру на себя смелость сказать это и от имени лорда Бивербрука – мы были бы очень благодарны, если бы вы нашли возможным коротко познакомить нас с положением на фронтах. Не скрою, некоторые иностранные наблюдатели считают ситуацию на советско-германском фронте катастрофической… Но, может быть, они недостаточно осведомлены? – осторожно добавил Гарриман.

Когда Литвинов произнес слово «катастрофической», примерно так же звучащее и по-английски, Гарриман с особой пристальностью посмотрел в лицо Сталину. Но его небольшие, острые карие глаза спокойно встретили взгляд американца. Слегка изогнутые брови не шелохнулись.

– Некоторые иностранные наблюдатели всегда ч-чересчур спешили, предсказывая нам к-катастрофу, – сказал, как обычно слегка заикаясь, до сих пор молча сидевший Молотов.

– Не будем слишком строги к иностранным наблюдателям. Им тоже случается говорить правду, – спокойно произнес Сталин.

Он усмехнулся, его усы чуть приподнялись, на мгновение открыв крепкие, но желтые зубы курильщика.

И Гарриман подумал о том, что спокойствие Сталина даже теперь, когда разговор непосредственно коснулся положения на фронтах, просто необъяснимо.

Сталин вынул из кармана своей наглухо застегнутой серой тужурки с отложным воротником небольшую изогнутую трубку, однако не закурил ее, а положил перед собой на стол.

– Хорошо, – сказал он, – знать о положении на фронте – законное желание наших гостей и союзников. Если говорить коротко, то положение это крайне тяжелое…

Он помолчал и добавил:

– Не исключено, что оно на какое-то время станет еще более напряженным…

«Он говорит так, как лектор или ученый, знакомящий посетителей с проблемами научной лаборатории… – изумленно подумал Гарриман. – Из какого же материала сделан этот непостижимый человек?!»

…Да, Гарриман не знал, что только огромное усилие воли, только десятилетиями выработанная привычка ничем не выдавать владеющих им чувств, только упорное стремление сохранить в глазах каждого человека тот образ, который сложился в представлении миллионов людей, помогали Сталину в эти грозные дни сохранять внешнее спокойствие.