Борис Егоров - Маски

Теперь надо сделать выводы.

И, видимо, первый из них: не слишком ли мы сентиментальны, когда берем порою под свое крылышко матерого хулигана? Ведь гуманизм — это отнюдь не всепрощение. И непротивление злу — вовсе не его принцип. Если хулиган бьет но правой щеке, вряд ли разумно подставлять ему левую.

И еще: боясь проявить «бессердечность» по отношению к хулигану, не очень ли мы бессердечны к честным, порядочным, мирно настроенным людям, которые от этого субъекта пострадали или пострадают в будущем?

Автору этих строк недавно пришлось быть невольным свидетелем такой сцены: двое парней о чем-то весьма горячо спорят, разговор достиг высокого накала. И вот один из них говорит другому:

— Ну, коллега, мужайся! Семь или десять суток отсижу — куда ни шло, а морду тебе набью!

Откуда у этого карателя столь твердая уверенность, что ему дадут семь или десять суток? Почему бы не рассчитывать на большее?

Видимо, на опыте основывается. Знает, что говорит.

Чувствуя безнаказанность, хулиган еще выше закатывает рукава. Он знает: добрые дяди найдутся. Дяди из завкома могут взять на поруки. Дяди из суда могут дать несколько суток ареста и пошлют грузить арбузы. Последнее тоже совсем не страшно.

Некоторые грузили арбузы уже не один и не два раза. Время, проведенное ими за этим успокаивающим занятием, исчисляется не сутками, а декадами. Это так называемые «повторники». А нужно ли иметь такой институт? Не стоит ли к людям, страдающим хронической хулиганоманией, относиться немножко построже?

Мы говорим именно о хронических. Для других бывает достаточно заметки в стенгазете или проникновенной беседы в штабе народной дружины. Других и на поруки можно взять или на погрузку арбузов отправить. Смотришь, и вернулся человек на путь истинный. Осознал. Одумался.

Но надо видеть и разбираться, когда перед тобой просто заблудшая душа, а когда Страилов — наглый тип, неизменно поступающий по принципу: «Раззудись, плечо, размахнись, рука!»

Могут заметить: но ведь Страиловы хулиганами не рождаются, они ими становятся.

Маховичок хулиганомании постепенно раскручивается все быстрее, а потом его уже и не остановить. Значит, тормозить надо в самом начале.

Надо! Обязательно надо! И это прежде всего. Для этого мы и рассказали страиловскую историю. Нам кажется, она весьма наглядна. И есть в ней над чем поразмыслить и папам, и мамам, и педагогам, и комсомольским работникам, и тем товарищам, которые «спали мертвым сном», когда Петька расшнуровывал страиловские ботинки.

Сатириком быть трудно.

Трудности подстерегают его на каждом шагу, едва он опубликует первое произведение.

Я не говорю уже о том, что опубликовать тоже представляет известную трудность.

У редактора возникают всегда самые неожиданные замечания:

— О подобном я уже где-то читал. О жуликах писали.

— Разве они перевелись?

— Не перевелись, но тема не свежа. И потом…

Если вашу сатиру редактор печатать не желает, он много может сказать что потом: легковесно написано, есть элемент зубоскальства, даже гаерства, граничащего с опошлением и очернением, автор далеко зашел в обобщениях, заигрывает с известной частью читателей, демагогично утверждая…

Единственное замечание, которого быть не может, — это «не смешно». Смеха, в общем, не требуют.

Но представьте, что вам не сделано ни одного упрека и страстная, гневная сатира, вышедшая из-под вашего пера, напечатана.

Далее следует серия жизненных трудностей.

Вы, за кем отныне общеизвестно закреплено имя сатирика, идете по скверу, наслаждаясь запахом цветущих лип. Долго вам наслаждаться не позволят. Наслаждаться можно почему-то только лирическим поэтам, прозаикам, драматургам, детским писателям и даже некоторым критикам. На них прохожие смотрят с затаенным восторгом. А вас немедленно будут хватать за рукава родственники и знакомые.

— Послушай, у нас в квартире дергалка в туалете не работает…

— А вы в домоуправление обращались?

— Нет. Но разве там помогут? Там бюрократы.

— А откуда вы знаете?

— Известное дело. Но вот написать бы о них. Ха-ха! Пропесочить!

Вы писать отказываетесь, потому что о «дергалках» пишут не пламенные памфлеты, а заявления или еще проще — звонят по телефону. Дав отказ знакомому, вы наживаете себе врага.

Их будет много. На вас обижена тетя, которой вы не помогли оружием сатиры обменять две комнаты на три. На вас дуется дядя: вы не написали, что у него протекает крыша. На вас лежит несмываемое пятно позора, так как вы не заклеймили в желчном фельетоне приемную комиссию института, провалившую бездарную дочку приятеля. А еще сатирик!