Дима Сидоров - Записки подростка военного времени

В двенадцать часов поезд подали. Кое-как погрузились. Мы с Зинаидой сидели в вагоне. Женя, Шура, Толя — тоже. А Маруся все время хлопотала со своими пожитками.

Среди ночи меня разбудила Зина. Это Локоть! Та станция, начиная с которой мы перестаем быть кочевниками. Поспешно выбрасываем вещи, разбираемся на перроне, а Зина бежит узнавать на станцию. Семья дяди Вани была назначена в колхоз ««Советская Сибирь». Их уже ждал извозчик с подводой.

С перрона свой жалкий скарб мы перенесли в вокзал, хотя это и не разрешалось. В помещении ни электричества, ни буфета. Холодно. С утра, видимо, печи не топили. В три часа ночи 28 ноября 1941 года, разобравшись по скамейкам, мы уснули.

Утром, часов в шесть, за нами приехали, погрузили на сани — и вот мы едем в колхоз. Это оказалось совсем рядом. Нас привезли на общий двор. Сказали: отдыхайте. Кто-то вызвался поискать нам квартиру. Пришла одна женщина и сказала, что она может пустить нас в дом, так как сама переезжает к своему отцу. Приходили какие-то люди, расспрашивали нас о нашей жизни, о немцах, о Ленинграде. Мы неохотно рассказывали. Один дед — видно, очень сердобольный человек — принес нам калачей и ведро картошки. Мы поблагодарили. А потом нас повезли на квартиру.

Наша хата стоит почти рядом со станцией, и не хата это, а можно сказать, мазанка. Не понравилась она нам. Так и стоял перед глазами родной дом в Петровщине, деревянный, просторный, с крашеными полами. А тут пол глиняный, печь топят кизяком. Нагрела хозяйка воды, и мы с грехом пополам помылись. На другой день тетя переехала, оставив нас, пятерых человек во главе с Зинаидой, одних. С этого часу начались мучительные дни для нашей семьи.

Наша жизнь в заброшенной, холодной хате — жизнь каторжников в старое время. Правда, первые дни мы жили ничего: был хлеб, крупа, картошка. Дали в колхозе и немножко дров. Но каждый час, каждую минуту ощущалось, что нет того, нет другого. А главное, что делать с малолетками — Шурой, Женей, Толей? Близнецам по десять лет, а Тольке девяти еще не исполнилось. Я стал хлопотать о детском доме. Время шло, их не брали, не переводили и нас из промерзшей мазанки. Зина с самого первого дня работает в колхозе. На четвертый день жизни здесь истопили баню, в которой так давно хотелось искупаться.

В конце недели нам дали сколько-то пшеницы. Я смолол ее на мельнице. 12 декабря съездил в Рубцовск, свез документы о ребятах, которые выхлопотал в сельсовете. Документы я сдал тов. Забировой (заведующая районо). Она сказала:

— Ребят ваших определим в детдом не раньше чем через две недели.

Домой вернулся с печальными результатами. Теперь надо было подумать о самом себе: куда идти работать. В МТС как раз открылись курсы трактористов, они работали с первого января, но набор еще продолжался. Туда я и пошел. С первого дня мне там не понравилось: люди недисциплинированные, некультурные, в воздухе висит сплошная ругань. Но Зина мне советовала: «Будь трактористом — трактористы нужны сейчас вот как!». Я ее послушал, стал учиться на курсах. Отвечал на «отлично» и «хорошо», хотя и без достаточного понимания в тракторе.

Время шло. Еще в первые дни нашего водворения в Веселоярске Зина написала письма Степану Третьякову (другу моего старшего брата Павла). Я снес их на почту.

Итак, я в МТС, Зина в колхозе, а ребята наши с утра до вечера сидят дома на чуть тепленькой печке — во двор им выйти не в чем. В хате холодина, нет дров, нет зимних рам в окнах. Мне очень жалко их. Когда я вижу их высохшие лица, слезы так и закипают в горле. Выхожу на лунную улицу и плачу без конца. Надо что-то делать, надо чем-то им помочь. Они еще маленькие. Тольку мне особенно жалко.

Я решил во что бы то ни стало определить их в детдом, а поэтому каждую неделю езжу хлопотать об этом в Рубцовск. Был много раз в райисполкоме, разговаривал с председателем рика Скрипченко, его заместителем Чертовских, с заведующей общим отделом. Эта женщина — с Украины, и она мне помогла больше, чем кто-либо другой: видно, сама много пережила за этот год. Был я и в райкоме партии.

Секретарь райкома Лебедев дал записку Рыжаку, начальнику политотдела, просил помочь с «устройством малолетних ребят из семьи ленинградского рабочего Сидорова».

Но снова потянулись дни, а ребятишек никуда не устраивали. Прекратилась и помощь. Лишь благодаря моему упорному характеру нам дали из колхоза мешок картошки, капусты, моркови — у них у самих всего этого очень мало. В райисполкоме нам дали триста рублей денег.