Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 1

Или лучше не писать ему о фронтовиках, чтоб не расхолаживать? Пусть пока не надеется на нас, а ищет кадры на месте. Только надо выдвигать их смелее.

Нельзя жить все время старыми воспоминаниями: вот, мол, был у нас когда-то в районе знаменитый бригадир тракторной бригады Семен Гридас или председатель колхоза, дважды получивший золотую медаль на выставке, Микита Ляшенко. Гридас уже танковым полком командует, а Микита — начальник политотдела в гвардейской мотомехдивизии. Ну, что ж, надо к другим фамилиям привыкать. Не Ляшенко, так Ильюшенко, может, будет лучшим председателем колхоза, и не Гридас, а Паша Ющенко поставит новый рекорд на «ХТЗ»…

Знаешь, что за баба оказалась Ольга Рудыченко из Марининого звена? Что при немцах она проделывала! Акт на вечное пользование землей сберегла. Зашла в правление колхоза, перед самым приходом немцев, а там, не к чести нашего Луки Гавриловича будь сказано, вся канцелярия, все бумаги брошены посреди кабинета. Увидела акт в красной обложке, спрятала, уничтожила списки партийной и комсомольской организаций — беспартийная женщина, а о чем подумала! — еще кое-что подобрала из важных документов. И хранила тот акт у себя дома, пока не вернулись наши. Трех раненых красноармейцев спасла. Два месяца прятала в сарае, кормила, поила, перевязку делала им, пока стали ходить, потом вывела ночью за село и направила к партизанам.

Рассказывали женщины, как она с одним немцем срезалась из-за названия колхоза. Проезжал мотоциклист по улице, остановился возле ее двора, вынул карту, подзывает ее. «Как называется?» — показывает рукой на нашу заречную часть села. «Колхоз «Большевик», говорит». — «Как — «Большевик»?» А при немцах колхоз назывался «Алексеевская община № 2». «Так, говорит, «Большевик». Немец лезет в кобуру за пистолетом, а Ольга в карту к нему заглядывает. «Пан офицер, говорит, так чего же вы на меня вызверились? Вот же, смотрите, и у вас написано: «Колхоз «Большевик». (Карта была копия с нашей — на русском и на немецком языках наименования населенных пунктов.) Я вам правильно называю. А вот та дорога — то на «Червоний партизан» пойдет. Если я вам скажу «Община № 2», так вам же непонятно будет. Я вас с пути собью. У вас и на карте нет такого названия». Немец свернул карту трубкой, хлестнул ее по лицу, поехал дальше — на «Червоний партизан». А она стоит, смеется.

Эти бабы, девчата, старики могут, Микола, больших чудес там натворить. Возьмутся да и проведут и посевную и уборочную еще лучше, чем когда-то при нас проводили. Если задержимся в Европе да не скоро вернемся домой, они нам встречу подготовят такую, что мы придем и глазам своим не поверим: да когда же вы, родные, успели это все сделать?..

По крестьянскому обычаю полагается, Микола, начинать с поклонов, ну, ты уж меня извини, под конец оставил. Поклонов да приветов тебе надавали из колхоза столько, что я им говорил: что же это, мне целый день придется стоять перед ним и кланяться, пока голова отвалится?

Ольга Рудыченко передавала поклон. Феня Кулешова кланялась от всей огородной бригады. Лука Гаврилович передавал привет горячий. И Никитченко кланялся и Федченко — председатель райисполкома. Нас там все-таки не лихом поминают. Ольга говорила: «Жаль, нет Миколы Ильича. Я взяла обязательство двадцать центнеров подсолнуха с гектара собрать, больше не рискнула, а с ним и на тридцать подписала бы. Два года не было у нас ни курсов, ни кружков никаких, забыли, что учили с ним. Да, может, оно уже и устарело, что учили, может, за это время стахановцы, куда немец не доходил, еще какие-нибудь новые способы повышения урожайности открыли, а мы про них еще ничего и не знаем…»

Жену твою, когда приехала она из Алма-Аты в пустую хату, бабы всем колхозом на хозяйство становили: кто ведро принес, кто кастрюлю, кто пару ложек, кто рубаху детям… Оксане моей тоже помогли. У моей и хаты не было. Панас Горбач жил в нашей хате при немцах, а перед отступлением спалил. Крыша сгорела, а стены — саманные — остались. Поставили уже новый верх, окна, двери сделали. Я пришел и не узнаю: двор мой, а хата не моя. Моя под камышом была, а эта под черепицей. Стучу, открывает Оксана, — нет, моя…

Если бы не было так темно, то Спивак увидел бы, что у его друга, лежавшего рядом на бруствере и жевавшего сорванную сухую былинку, заблестели на глазах слезы. Может быть, только потому и заблестели, что было темно и никто их не видел…

Спивак, взяв связного, знающего дорогу в третий батальон, ушел от Петренко в час ночи. Сплошных ходов сообщения по всему участку обороны солдаты еще не успели отрыть. Днем немцы не пускали ходить открыто перед их окопами. Самым удобным временем для встреч с нужными людьми в батальоне и в ротах была ночь.