Валентин Овечкин - Том 2

Андрей. Брось, Федя, балагурить. Верно говорю — мне сейчас очень тяжело.

Федоротходит к своей притихшей компании, делает знак, чтобы удалялись .

Федор. Пойдемте. Человеку не до нас. Бывает такое.

Уходят, баянист тихо наигрывает. Андрейсадится на лавочку. Через минуту к нему возвращается Федор, садится рядом, трогает Андрея за плечо.

Пусть идут без меня. Я уже нагулялся… А она там сидит, Андрей, за углом, возле парка… Одна.

Андрейсделал движение, будто хотел встать, но остался сидеть.

Андрей. Я, кажется, грубо с нею поступил…

Федор. Что? Обидел?.. Ну пойди, извинись.

Андрей. Нет… Она меня больнее обидела. Ничего не поняла!.. Говорит: неудачник я.

Федор. У меня, Андрей, тоже плохо вышло с девушкой. Вот смеюсь, смеюсь, а иной раз, как схватит за сердце тоска!.. Ну, у меня другое — сам виноват… Папиросы у тебя есть?

Андрейдостает пачку, дает Федору, сам берет папиросу. Не закуривают.

Шурой зовут ее. Из нашего села. Сейчас в Ленинграде учится на врача. Договаривались, что будем ждать друг друга, пока она институт закончит. И дернул меня черт тут с одной вдовушкой!.. В город съездил с нею на областную выставку, два раза. Сообщили ей — полгода не пишет мне. Домой шлет письма, а мне — ни слова… Эх! Вот она какая, проклятая любовь! Полюбишь — сам не знаешь за что. Шурочка и не очень красивая, худенькая, росточком не вышла, но так она мне в душу запала! Умненькая, ласковая… А там, в институте, небось много ребят почище меня. Образованные! Чего я жду, на что надеюсь?.. Мне бы самому учиться поехать, да вот беда — не пошла наука. Два года сидел в седьмом, так в восьмой и не перелез. По математике совсем никаких способностей, одни двойки да колы носил. Поступить бы в какое-нибудь театральное училище в Ленинграде, где на артистов учат, — и там, говорят, на экзаменах за десятилетку спрашивают… А спички есть?

Андрейдостает спички.

Не горюй, Андрюша! Давай закурим по одной!

Закурили, сидят молча, слушают баян и песню.

Занавес.

Те же декорации, что во второй картине — комната партбюро, но уже обжитая, все развешено, расставлено в порядке. Соловьеви Андрейто присаживаются к столу, то ходят по комнате, то останавливаются у раскрытого окна.

Соловьев. Ты еще совсем молодой коммунист. Нельзя, слушай, Андрей, так легкомысленно относиться к своему положению члена партии! Запачкать партбилет, заработать взыскание — это в самом начале жизненного пути! Партбилетом надо дорожить.

Андрей. Простите, Виктор Петрович, я что-то не совсем вас понимаю. Как я должен, по-вашему, дорожить партбилетом?.. Чтобы не запачкать партбилет, я должен, значит, на собрании выступить и сказать, что я не я и хата не моя? Вчера я думал так, но я ошибался, а сегодня я уже все пересмотрел, думаю совсем иначе. Так? То есть должен обмануть партийную организацию? Чему вы меня учите?..

Соловьев. Но ты же теперь небось прочитал решения об МТС? Те материалы, что я тебе дал? Вдумался в них? В самом деле, о чем в них говорится? О какой роли МТС? А «Экономические проблемы социализма» читал?

Зазвонил телефон на столе.

Андрей. То все было написано и сказано в свое время. Но жизнь движется вперед. Нельзя превращать в догмы то, что было сказано о вчерашнем дне.

Соловьев. Ну и нельзя также открыто осуждать те решения партии, которые пока что не отменены!

Андрей. Вот и вы уже так говорите: осуждать решения партии. Да ничего я не осуждал!..

Соловьев. Ну как же! Раз ты считаешь, что МТС не нужны, значит, этим самым ты ставишь под сомнение правильность самой идеи создания машинно-тракторных станций!.. Кажется, телефон звонил? (Снял трубку, послушал, положил трубку.)

Андрей. Все было правильно, Виктор Петрович, для своего времени. Что вы мне говорите! Я же в колхозе вырос, жил, все видел. Сам прицепщиком работал с одиннадцати лет. Было время — на МТС все держалось. Но теперь нам эта двойственность в руководстве колхозами уже сильно мешает. Колхозы-то уже выросли. Зачем кормить ребенка с рук, когда он сам умеет держать ложку!..

Соловьев. Конечно, МТС не является раз навсегда застывшей формой. Но почему ты убежден, что именно в этом направлении пойдет их перестройка? А может быть, начнем преобразовывать их в совхозы? Все-таки высшая, последовательно социалистическая форма — это совхоз! Завод на земле, сельскохозяйственный завод!