Федор Панфёров - Волга - матушка река. Книга 1. Удар

— А ныне можно кое-что повернуть?

— Почему же нельзя? Давайте вызовем рулевого. Ну-ка, Алексей Маркович, позвони Ролину. Ролин — начальник строительства города, — пояснил Пухов Акиму Мореву. — Вызывай, Маркыч!

— Да что ты, Александр Павлович! Он ко мне не придет. Сейчас же выставит сотни причин и не явится, — объявил Опарин.

— А ты попробуй, а мы послушаем, — посоветовал Пухов.

Опарин безнадежно махнул рукой и все-таки позвонил.

— Геннадий Степанович! — сказал он вкрадчиво. — Очень прошу вас сейчас же заглянуть ко мне, — послушал, затем, опустив трубку, сказал: — Ощетинился. Кричит: «Что я вам, заседатель?» — Еще послушал и, намереваясь положить трубку на рычажок, чего-то стыдясь, сообщил: — Отказался.

— Дайте-ка! Дайте мне, — Аким Морев вскочил и заговорил в трубку: — Товарищ Ролин? Здравствуйте. Вы член партии? Кто спрашивает? Морев. Коммунист, значит? Очень хорошо! Советскую власть, очевидно, признаете? Признаете. Ну, еще бы! Так почему же вы не хотите явиться на приглашение председателя облисполкома — представителя Советской власти? Вопросы всегда рассматривались в обкоме? Но ведь вы знаете, что существуют органы Советской власти и вы, как начальник строительства, подчинены им. Министерству? И министерству, а министерство — Совету Министров — органу Советской власти. — И, положив трубку, Аким Морев, подумав, проговорил: — Да-а. Глубоко зашло. Ну, ладно. План-то строительства у вас есть, Алексей Маркович? Нам нужен не самый план, а сведения — где и что строится. Такая выжимка, вероятно, имеется.

— Да. — Опарин позвонил, вошла секретарша, он ей сказал: — Достаньте сводку строительства города.

Сводка, напечатанная на сорока страницах, лежала перед председателем областного исполкома, когда в кабинет вошел Ролин.

Он, видимо, намеренно задержался у порога, поклонился и устремил глаза на первого секретаря обкома. Аким Морев ответил ему кивком головы, приглашая сесть. Тот сел, а Аким Морев подал знак Опарину: дескать, начинай.

— Геннадий Степанович, — заговорил Опарин, почему-то волнуясь. — У нас возникла мысль: нельзя ли побыстрее переселить людей из землянок, из развалин в жилые дома?

Ролин надул свежие, розовые щеки и стал походить на только что вынутую из печи булку.

— План строительства утвержден министерством, — спокойным, уравновешенным голосом начал он, но всегда горячий в таких делах Пухов перебил его:

— Давайте-ка на минуточку отойдем от плана и подумаем о нуждах населения. План! План! — Он ткнул пальцем в сводку и повысил голос: — Вот вы строите огромнейшую гостиницу. Разве она уж так позарез нужна населению? Кстати, Аким Петрович, Ролин построил две гостиницы, а их заняли работники обкома и облисполкома. И эту заселят. Или вот: строят здания для разных трестов. Ну, например, для Рыбтреста. Цимлянское море еще только создается, рыбы там еще нет, а кабинет для директора Рыбтреста такой, что вот этаких, как у нашего председателя, из того кабинета можно выкроить десять. — Пухов стал быстро перелистывать сводку.

Аким Морев, воспользовавшись этим, сказал:

— Алексей Маркович, вызовите председателя горсовета. Кстати, и я с ним познакомлюсь. Еще не успел, — на вопросительный взгляд Опарина ответил он.

— Или вот, например, — снова заговорил Пухов, тыча пальцем в страницу. — Строим новый театр на две тысячи мест, цирк на три тысячи мест. Что? Население сгонять думаете в цирк в качестве повинности какой, что ль? И с этим можно подождать. Шуму много, а люди ютятся в землянках.

— Вы хотите собою подменить Совет Министров, — так же, не меняя тона, вымолвил Ролин.

В кабинет вошел председатель горсовета Ешков, тот самый человек, которого Аким Морев заметил в зале заседания на пленуме во время своей речи: его золотистое лицо выделялось среди других, как цветущий подсолнух. Поздоровавшись со всеми, он подошел к Акиму Мореву и, робко протягивая руку, сказал:

— Ваша речь на пленуме, Аким Петрович, произвела на меня глубочайшее впечатление. Скажу прямо: она зажгла костры в наших душах.

Лесть ли это была со стороны Ешкова? Как будто нет: Аким Морев и от других слышал, что его речь произвела впечатление, и теперь, после слов Ешкова, он почувствовал какое-то «симпатическое шевеление в груди», но тут же посуровел.

— Я сказал то, что полагается сказать всякому из нас. Костров не зажигал, — вымолвил он.

— Они сами загорелись, — подхватил Ешков. — Да ведь и вы, выступая, стремились к тому, чтобы в наших душах запылали костры. Иначе зачем и выступать? Тогда надо выступать по-казенному, чтобы слушатели через пять минут забыли про оратора и вели посторонние разговоры, как это было во время доклада Малинова. — Лицо Ешкова снова засияло, как цветущий подсолнух.