Маленький Опарин тревожно думал:
«Снимут. Могут снять с работы. Выговор — еще ничего бы, — уже заранее согласился он на выговор. — Но снимут… да и пошлют куда-нибудь в другой город, на другую работу. Конечно, поеду… но у меня дети учатся — один во втором, другой в четвертом, дочка десятилетку кончает… Перебросят меня, перевози их… Новые школы, новые учителя… А, все это пустяки — переведут или не переведут… На область-то такое горе обрушилось».
Александр Павлович думал:
«Влетит нам… и поделом: сколько раз ЦК предупреждал — готовьтесь к бою со всякими неожиданностями», — и вслух, обращаясь к Сухожилину:
— А вы справочку достали — не больше раза в столетие… Вишь — оправдание.
Сухожилин на это только тоненько улыбался, думая о своем:
«Я секретарь горкома партии. Меня эти дела не касаются. А вот вам — влетит так влетит. Объективные законы?.. Вот к чему шаткая теория вас всех привела».
Аким Морев опустил голову, и лицо покрылось мелкими-мелкими морщинками.
Он думал так:
«Мы не в силах приостановить, придержать роды: овцы начнут котиться через семь — десять дней. Отослать их обратно на Черные земли, затем, когда обледенение пройдет, направить в колхозы и совхозы — значит, окот застанет в пути. Второе, не подвластное нам — обледенение: мы его растопить не в силах. Опыт? Есть ли у народа опыт? Сухожилин достал справку — раз в столетие. Ерунда. Брешет статистика. Ну, в таком масштабе раз в столетие… а в малых — наверное через год-два», — и, вызвав Петина, сказал:
— Свяжите нас с Разломовским районом.
— Телефон не работает… всюду: оборвались провода, — ответил Петин и тут же: — Но мы уже наладили радио. Сейчас будет Разлом. Лагутин и Назаров только что вызывали вас.
— Хорошо. Давайте, — проговорил Аким Морев и обратился к Мордвинову: — А вам не известно, чья отара самая первая… впереди всех?
— Известно, — ответил тот. — Знатного чабана Егора Пряхина из колхоза «Гигант».
— Вот с ним бы связаться. У него рация есть?
— Есть.
— Свяжитесь с ним, с другими опытными чабанами… Они, наверное, и раньше попадали в обледенение… Они не попадали — деды попадали. Есть опыт. А теперь, первое: отары вернуть на Черные земли, второе — мобилизовать все средства, чтобы подбросить корма… И всем. Понимаете, всем. Сейчас не может быть такого деления — это овцы наши, это сталинградцев, это — ростовчан, — твердо сказал Аким Морев.
Но тут, как всегда, вступился скупой Пухов:
— А кто потом рассчитываться будет за корма, за горючее, за тракторы, за самолеты? Эдак-то мы Опарина обдерем с ног до головы.
— Не до того сейчас, Александр Павлович, — возразил Аким Морев. — Потом разберемся. А сейчас — Разлом давайте, Егора Пряхина давайте.
4
Какие прекрасные были дни!
По-весеннему горячо светило солнышко, вызывая все к жизни: буйно росли травы, наполнялись озера, лиманы, саги дичью — гусями, кряквой, непоседливыми, юркими чирками, белобокими гоголями, морской красной широконоской, и над всем этим величаво реяли в воздухе белоснежные лебеди — птицы радости и счастья.
Всего несколько дней тому назад, перед тем как сняться с зимней точки на Черных землях, Егор Пряхин слышал передачу по радио: на Кавказе зацвели розы, из Крыма в Москву на самолетах доставлен какой-то цветок — мимоза, в Казахстане закончился сев яровых, а на острове Диксон двадцать градусов мороза…
Ну, это где-то на севере, да еще на острове Диксон: Егору Пряхину сроду туда не попасть, да и попадать он не хочет.
— Чего я там не видал? — смеясь, проговорил он, подмечая, что за последнее время все больше и больше стал высказывать мысли вслух, как, между прочим, и другие чабаны: при отарах не наговоришься, а говорить охота.
Но вот сегодня с утра (потому, видимо, и фырчал Митрич) на степи насел тяжелый, будто свинцовый, туман. Он окутал все — в пяти шагах ничего не видать. Идешь и словно упираешься в серо-грязную стену.
— Пройдет. Пронесется. Овец надо гнать в Разлом! — приказал Егор Пряхин. — А смеялись над Митричем! Видали, какой угадчик? Ходом! — покрикивал он, идя впереди отары, мысленно представляя себе, куда надо держать путь, ничуть не сомневаясь в том, что через три дня они будут в колхозе и овцы-матки разобьются на сотни и каждой сотне будет отведен свой родильный дом в чистых кошарах.
До чего красиво и радостно, когда около овец появляются малыши стригуны-ягнятки. Вряд ли все это другие понимают и чувствуют сердцем так, как Егор Пряхин. Он-то, например, уверен, этого никто из горожан не понимает. Им, горожанам, подавай хорошего сукна, валеночки, мясо — мраморное, светло-розовое, а вот познать радость такого торжества, как появление около маток ягнят, — никогда не понять. А Егор Пряхин считает, что лучшей красоты, как красота кормления ягнят, — на свете ничего и не существует. Он, например, Егор Пряхин, ждет это событие целую зиму… и вот оно наступает…
Читать дальше