Сергей Сартаков - Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

Матросы, когда спят, гудков никогда не слышат, как не слышит всякий человек тиканье своих часов. Но тут гудок прямо-таки влез мне в уши, влез, наверно, потому, что «Родине» гудеть было незачем. Я это знал и с такой мыслью ложился: в Нижне-Имбатское мы не заходим.

Иллюминатор был открыт, я кубарем слетел с койки и высунул голову. Все еще ночь. Белое небо. Дымком испарения ползут по реке вдоль берега. Да, точно, подходим к пристани. Вот грохнул и якорь. Слышу голос Ивана Демьяныча: «Буповскую лодку спускай». Значит, притираться к берегу, трапы бросать не будем. Спешим. На берегу пусто, даже дома и те вроде какие-то сонные, только на самом камешнике у воды двое. Одного знаю: начальник пристани. А другой — здоровенный бородатый мужик, и возле его ног вещи лежат: два мешка и фанерный чемодан.

И тут меня словно в лоб ударило: да это же «последний из могикан»! Шахворостова на койке нет. Да как же это? Почему подошла к пристани «Родина»? Слышу, и начальник пристани с берега спрашивает: «Почему пристаете? Мимо ведь хотели пройти». А ответ Ивана Демьяныча не пойму. Он в рупор кричит, и звук на берег узким лучом выносит. Померещилось мне только одно слово «почта».

Одеваться, что называется, по полной форме я не стал. Натянул брюки, а ботинки даже не зашнуровал и выскочил к кормовому пролету. Гляжу — лодка уже спущена на воду. У руля сидит Длинномухин, на лопастных веслах — Илья Шахворостов, а Шура, наклонясь, подает ему посылку, обшитую по всем правилам в белое полотно и по углам с красными сургучными печатями. Тумарк у кормового кнехта и держит «конец» — веревку, которой была привязана лодка.

Я сперва метнулся было наверх, на мостик, рассказать Ивану Демьянычу про подлую штучку Ильи. Но тут же подумал, что нет — с Ильей сам лично должен расправиться. Моя честь тут задета. Как и что именно собирался я сделать, этого я вам объяснить не могу, так же как и вы, наверно, объяснить не сумеете, когда, допустим, с разбега прыгаете через канаву, какой ногой оттолкнетесь и какой рукой взмахнете в этот момент. У меня была одна мысль — не дать Илье привезти сюда от «могикана» свой товар! А что потом — будет видно.

И я кинулся к лодке. Но опоздал. Тумарк уже сбросил с кнехта «конец», а Шахворостов ударил лопастными веслами, и лодочка быстро стала отваливать от теплохода. Шура вся затряслась, когда я рявкнул ей: «Какая посылка?» По ее глазам я понял: липа. Может, камни в нее вложены, и «могикану» этому самому она адресована, только бы повод был остановить «Родину»! Вот оно как… Купил-таки, выходит, Илья мою «Шаганэ!» Шура пятилась:

— Костя, Костенька, миленький… да ты что?

А в глазах у нее противный страх, и нижняя губа отвисла.

Загудел первый гудок, длинно, раскатисто, а в конце короткий, как точка. И вслед за ним, через минуту, второй. Торопится Иван Демьяныч. Лодочка была уже на половине расстояния между теплоходом и берегом, от меня до нее — метров шестьдесят. «Могикан» подтаскивал свои узлы к тому примерно месту, где должна была причалить лодка. Ее немного сносило течением.

Я скинул брюки, ботинки и бросился в Енисей. Ледяная вода так и обожгла меня. Оборвалось дыхание. Но потом я поплыл легко, отмахивая саженками. Шура закричала, тонко и страшно закричала, будто ее зарезали. Я слышал, как Иван Демьяныч сверху в рупор спросил: «Эй, что там?», а Шахворостов из лодки громко ответил: «Да ничего. Барбин купается». И мне показалось, стал еще сильнее работать веслами.

Течение снесло меня куда больше, чем лодочку. Плыть было тяжело, плохо слушались руки и ноги. Их словно бы сводило, стягивало в узел от ледяной воды. Вот он, Север!

Выбрел я на берег не меньше как шагов на семьдесят ниже лодки и сразу же побежал по камням туда. Но это, между прочим, только пишется «побежал». На закоченевших ногах я едва передвигался по острым камням. Было слышно, как переговаривались на теплоходе матросы и пассажиры, которые не поленились встать среди ночи, я знал, что это обо мне говорят, хотя и не мог различить слов. Я видел — Шахворостов вместе с «могиканом» кидают в лодку свой груз. Раз, два, три… Три предмета. Мне почему-то врезалось в память это пуще всего. Потом Илья сунул «могикану» маленький сверток в газете — я понял: деньги — и лодка стала отчаливать. Ее прямо выдернул в реку лопастными веслами Шахворостов. А мне оставалось дойти только каких-нибудь пятнадцать — двадцать шагов.

Длинномухин завертел головой, стал отгребать своим кормовым веслом обратно: дескать, возьмем Барбина. Но Илья на двух лопастных пересилил его: