Сергей Сартаков - Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

Стрельцов молчал. Он все еще не решался сделать хотя бы единственный шаг. Муравьи щипали сердце беспощадно. Откуда знает Галина Викторовна, что он читал статью Риммы еще в рукописи? Но какое сейчас все это имеет значение…

— Так вот, Стрельцов, — сказала Жмурова уже совсем спокойно, — давай подведем черту. Объяснились с тобой мы полностью? Вопросов нет? Мотай на ус! И работай. А Федору Ильичу и докладывать не будем, поговорили здесь начистоту — и конец. Понимать я тебя понимаю, но оправдать не могу. Поэтому выводы сделай ты сам для себя. За плечами у тебя жизнь большая. Надо бы под старость из жизни самое доброе отобрать, да, бывает, как раз под старость люди и оступаются. Говорю сейчас о тщеславии. А это первый шаг к тя-ажелому эгоизму! Вот и пошел язык твой сочиться, скажем прямо, жалкими словами. Какими-то намеками… Ну, это встречается, когда у человека, извини, духовный, творческий климакс наступает, а у тебя-то впереди еще работа и работа…

Глядя в одну точку, Стрельцов сделал необходимый десяток шагов и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Постоял в коридоре, привалясь плечом к стене и безразлично думая о том, что сейчас происходит за его спиной. Не все ли равно? А достоинство свое сохранить он был обязан.

Появился Фендотов. Дружески ухватил Василия Алексеевича за локоток и повел, весело балагуря:

— Ну вот, сеанс массажа и завершился. А вы держались просто молодцом! И покинули поле боя как полагается. Железные у вас нервы. Это произвело впечатление, Елена Даниловна стала пить воду. Но, между прочим, и я ведь однажды ловко вам подыграл — правда? — когда начальница наша суровая предпенсионным возрастом вас подколола. Сама небось в отставку не собирается. Но фельдкуратор, наш милейший фельдкуратор! Нет, это просто Капабланка! Или Михаил Таль. Вы поняли, какие восхитительные, тончайшие комбинации в вашу пользу разыгрывала она?

— Я ничего не понял, — сказал Стрельцов.

Кружилась голова, ему хотелось прилечь, расстегнуть ворот рубашки и не хотелось слушать болтовню Фендотова. Болело сердце. Он вытащил из специального карманчика в подкладке пиджака алюминиевый патрон с валидолом, положил таблетку под язык. Фендотова он не стеснялся. Приятный холодок во рту и запах мяты сразу облегчили дыхание. Но глиняная тяжесть в ногах все еще не покидала его.

— Я ничего не понял, — повторил Стрельцов. — Что все это значило? И для чего?

— Служба! — с искренним убеждением сказал Фендотов. — Что ж тут такого? Служба. Вероятно, был какой-то сигнал. По сигналу — проверка. И все. А что касается тона…

— Нет, не тона, а смысла, — сказал Стрельцов.

— Когда она дважды произнесла свое знаменитое «ну, знаешь ли!», я подумал: будет буря. А оказался лишь гром и даже без дождичка. Превосходный финал! Вы ищете смысла, дорогой Василий Алексеевич? Спросите, зачем меня приглашали сюда? Вопрос-то в повестке был ваш.

— Не понимаю вообще, зачем нас вызывали в госкомитет. Не понимаю, в чем обвиняли меня, — сказал Стрельцов.

— Да не страдайте вы так, Василий Алексеевич! — небрежно махнул рукой Фендотов. — Ведь даже выговора вам не объявят. Вы что — и этого даже не поняли?

— В чем меня обвиняли?

— Ну… предположили, вероятно, что вам под занавес очень захотелось сделаться соавтором Мухалатова. Дескать, упустили в свое время момент, а теперь… Эти ваши намеки, драматическое молчание… И еще — эта нелепая история с кассиршей.

— Ужасная история! — сказал Стрельцов.

— Согласен. Вас теперь она миновала. Но Маринича все же надо будет немедленно уволить. Или закатить строгача Андрею Семенычу. Кого из них принести на алтарь Елены Даниловны? Как вы думаете?

— Я уже подписал приказ и не стану менять в нем ни единой буквы, — сказал Стрельцов.

— Ах, подписали уже! Ну тогда все в порядке! — с облегчением воскликнул Фендотов. — Кого же?

Стрельцов промолчал.

— Не вмешиваюсь, не вмешиваюсь, — с готовностью сказал Фендотов. — Бухгалтерия — это ваше хозяйство.

Они спустились по лестнице, вышли на улицу, жаркую, душную, наполненную запахом выхлопных газов от бегущих мимо машин. Голова у Стрельцова по-прежнему была еще какая-то не своя. Трудно было стоять, глядя на этот шумящий поток машин, рвущихся вперед и вперед.

— А знаете, Василий Алексеевич, время-то, что называется, критическое. Стоит ли нам возвращаться на завод? Давайте с ходу рванем к себе на дачки? Подвезу?

— Если вы только довезете меня до вокзала, Иван Иваныч, я буду вам очень и очень благодарен, — с усилием сказал Стрельцов. — Мне на вокзале нужно кое-что приобрести.