Сергей Сартаков - Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

— Костенька, нет!.. Я вовсе запуталась. До того запуталась… Я не знаю… Я написала еще и Тетереву…

— Фью! Тетереву? Ну, так я и думал, что там фальшивка какая-то. А они, чудаки! — Я захохотал во все горло, вспоминая, с какой серьезностью и сочувствием читал вслух Вася Тетерев это письмо. — Вот это купила ты наших ребят так купила! Сказать им — действительно разорвут тебя на куски.

Шура потянулась через стол, схватила меня за руки.

— Да нет, нет, ты не шути, это же очень серьезно! Костенька, я за тебя боялась…

— Снова здорόво! Боялась за меня: Шахворостов рассердится. Вот она, «защита королевой». Э-эх!..

Но Шура продолжала и говорила что-то странное, дикое, говорила все так же часто:

— …я за себя боялась… Если я ему не помогу, он и меня посадит. Помнишь, в его письме: «Ты тоже была не святая»? Костенька, ну, честно, честно сейчас, ни капельки, ни одного слова не вру… Когда уволили меня с теплохода, мне Шахворостов помог… И познакомил с одним своим другом. Тогда я вовсе не думала — выйду замуж. А получилось так… И вот стала я… Там, на Севере, я продавала, что посылал Шахворостов нам, моему мужу… На много тысяч… Мне тогда хотелось, чтобы у меня было много… Ну, всего: и денег, и платьев, и украшений, и всюду ездить, ну, в общем жить хорошо… Я работала, и он работал, муж мой, чтобы было незаметно. Оба на морозе работали. И в пургу. Тяжести разные… Как мне все это доставалось!.. А мне хотелось, чтобы еще и еще деньги… Чтобы потом долго было все у меня, а мне не работать… Мы же не государство обкрадывали. Люди сами знали, что платят дороже. Но им очень хотелось купить такое, чего нигде не достанешь… Особенно заграничное… Ведь каждому за хорошую, красивую вещь заплатить лишнее не жалко… И мне тогда не стыдно было… — Она заплакала горько-горько навзрыд. — Теперь мне ничего не нужно, Костенька. Я ничего не хочу… Я хочу только… только… Я думала, всему давно конец….. Я же полтора года брошенная… Кроме проклятой отметки в паспорте, мне от него ничего не осталось… А Шахворостов за мной десять тысяч считает. Костенька, какие три тысячи ты ему должен?..

Бедная Шура, действительно, как она запуталась! И думает, наверное, что и мои три тысячи, «долг» Шахворостову, — это тоже какие-то расчеты с ними по купле-продаже. Ну что мне делать с ней? Какая она убитая, жалкая! На дверь показать: «С такими я даже разговаривать не желаю?» За Шахворостова и то ребята вон как вступились. А что Шура, разве хуже его? Вася Тетерев сильно сказал: «А ты, Барбин, хочешь, чтобы в коммунизм пришли одни прокуроры?»

— Шура, — сказал я, — а сейчас, вот сейчас забудь все старое совесть твоя чиста?

Она посмотрела на меня заплаканными глазами. Взялась рукой за шею.

— Костенька… ну, я не знаю, как еще сказать. Неужели больше не веришь?

— Ладно. Все! Что написала — написала. А теперь забудь, что на свете есть Шахворостов. Не бойся его и не думай о нем. Работай — и все! — Мне захотелось закончить наш разговор шуткой. — Сегодня ведь суббота, твой самый любимый день. А? Но, может быть, понедельник все же лучше? Когда пойдешь на работу, сравни…

Влетел Ленька с полными руками разных пакетов. Вывалил на стол. Заорал:

— На все! Я угощаю. А это…

Он развернул бумажку и вытряхнул два каменных цветочка-брошки, совершенно одинаковые. Ты гляди, какой стал рыцарь! Протянул одну Шуре.

— Тебе. А другой — Маше.

Шура взяла цветочек:

— Спасибо, Ленечка!..

И вдруг, снова брызнув слезами, выбежала из-за стола. Из кухни. Из комнаты, И я услышал, как застучали ее каблуки на лестнице.

Во дворе я не успел догнать Шуру, а бежать за ней по улице было нельзя. Вы сами представьте картину: девушка в слезах, а за ней здоровенный парень гонится. Это для посторонних. А соседи, кроме того, все знают Костю Барбина и знают, что жена его, Маша, в Москве.

Я вернулся, Ленька смирненько сидел, разложив свои покупки. Он действительно нисколько не оставил денег себе, израсходовал все. Такой щедрости у Леньки никогда раньше не было. И вообще на лице у него сейчас мелькало что-то юношеское, и сидел он прямее. Словно этот последний экзамен сразу перевел его не только в восьмой класс, но и в старший возраст.

Глазированные пряники высокой горкой лежали на тарелке. И мне вспомнилось, как всего лишь в прошлом году Ленька купил и принес вот так же полкило пряников, а пока я заваривал чай, он все их облизал в надежде, что я побрезгаю и пряники достанутся ему одному.

— Ну что ж, брат Ленька, — сказал я, — давай чай пить!