Анатолий Злобин - Самый далекий берег

Солдаты на дороге выстраивались в походную колонну, вскидывали мешки, гремели котелками, Он дал команду, пропустил колонну мимо и пошел замыкающим.

Сани описали широкий круг по полю и снова выехали на дорогу, набирая скорость. Рука Игоря Владимировича вывалилась из кабины и болталась, указывая на насыпь.

Шмелев тревожно обернулся к насыпи и ничего не увидел там. Догорал солдатский костер. Дымовая шашка слегка дымилась. Закрытый семафор стоял у моста. За насыпью виднелось далекое поле Он потер виски, вспоминая. Тяжелая, гнетущая боль гнездилась в голове и никак не проходила, оттого он и старался смотреть как можно дальше, чтобы уйти от боли. Смутное, все время ускользающее чувство давило его, словно он позабыл что-то очень важное — и не мог вспомнить что. И вдруг он вспомнил. Письмо. Да, письмо. Конечно, письмо. Как же я мог не вспомнить об этом? Письмо — и на конверте ее почерк, а я ведь даже не знаю ее почерка, все знаю о ней, кроме почерка. Письмо — и на конверте обратный адрес, не забывайте написать на конверте адрес отправителя; боже мой, как давно было это, две жизни назад было это, двадцать тысяч лет назад было это, на другой планете было это. Берега были разъединены, а потом лед соединил оба берега, и мы пошли вперед, чтобы еще крепче соединить их своей жизнью. Мы шли тогда по другой планете, темная ледяная пустыня простиралась вокруг нас, потому что мы пришли на ту планету, когда там был ледниковый период; все покрыто льдом и снегом; кругом — долгий мрак, ни одна звезда, ни одно солнце не освещали ее слоим светом, не давали ей своего тепла, и мы пошли и легли на лед, чтобы согреть его теплом своих тел. Но холода вокруг оказалось больше, чем человеческого тепла; берег ощетинился железом, во мраке рождались вспышки, гремел ледяной гром, и холод смерти подступал все ближе. Тогда пришло отчаяние, я вспомнил землю, озаренную светом, и стал молить небо, чтобы оно не отнимало меня у земли, потому что на земле жизнь и все так прекрасно и просто: вода, воздух, хлеб, трава — все просто и доступно, все-все, кроме жизни, оттого что кругом мрак и холод. И тогда мы поняли самое главное: надо, чтобы растаял лед, чтобы солнце снова зажглось, чтобы жизнь стала доступной для всех живых. Человек имеет право на жизнь, это его первое право, и он должен завоевать его, если ему не дают его просто так. Мы встали и пошли. Нас оставалось все меньше, и мертвые передали нам свою ярость и силу, а ведь они уже никогда не вернутся на землю, никогда не увидят прекрасного солнца земли, не услышат пения земных птиц, криков земных детей, шороха земных трав. И мы станем последними земными тварями, если забудем о них. Они лежат на льду, велят идти вперед. Мы должны идти, потому что нет у нас другого исхода: только идти, идти, идти, несмотря ни на что, несмотря на посулы и угрозы, — и тогда мы придем к самому далекому берегу, родившему всех живых.

— Товарищ майор, — позвал его Джабаров Шмелев не сразу понял, что зовут его.

— Что тебе? — спросил он, не оборачиваясь.

— Товарищ майор, может, Яшкина с собой возьмем?

Шмелев вдруг сообразил, в чем дело.

— Капитан, — тихо и спокойно сказал он. — Учти, Джабар. Я — капитан. Ты ничего не слышал. Ничего не знаешь.

— Так точно, товарищ капитан, — отозвался Джабаров, умудрившись передать служебными словами все, что он понимал и чувствовал.

И Шмелев услышал свой голое, чужой и страстный, разнесшийся над полем:

— Батальон, сто-ой!

Сани уже скрылись в кустарнике, гул моторов затих в отдалении. Солдаты медленно останавливались, задние подступали к передним. В голове у него перестало гудеть, мысли стали ясными и простыми: он вспомнил самое важное.

Он остановился, не доходя до солдат, и снова крикнул, как бы исполняя последнюю волю командующего:

— Кру-гом! Шагом ма-арш! — Голос его воз высился, пролетел над полем. Он повернулся и пошел обратно. Теперь он был в голове колонны. Джабаров обогнал его и зашагал впереди.

Солдаты послушно исполнили команду. Походка их переменилась — шаг замедлился, стал тяжелей и размеренней: впереди лежал долгий путь, и солдаты знали это.

Шмелев прошел мимо догорающего костра, поднялся по дороге на насыпь, прошагал по шпалам мимо взорванной будки, где клубилась шашка, спустился с насыпи, а там началось другое поле, и он пошел по нему не оглядываясь.

АНАТОЛИЯ ПАВЛОВИЧ ЗЛОБИН относится к той плеяде советских писателей, чья юность совпала с началом Великой Отечественной войны.