Освальд Тооминг - Зеленое золото

Поднялась буря криков, трудно было понять, кто и что кричал. Никто не слышал, как председатель стучал по столу, чтобы призвать присутствующих к порядку. Рястаса даже в жар бросило: здесь и без того было душно, а тут еще такие речи.

Питкасте со своего места у печки крикнул: «Прошу слова!» — но и это потонуло в общем гуле. Тогда он пробрался к столу и заявил о своем желании громче. Под глазами у Питкасте набухли темные мешки, хотя он уже несколько недель ни капли не брал в рот, и взгляд был какой-то лихорадочный. Сапоги его, всегда щеголевато начищенные, сегодня не блестели и были забрызганы грязью.

— Подождите, пока я не кончу, товарищ Питкасте, — резким тоном заявил Осмус. — А до тех пор тщательно обдумайте…

Питкасте покачал своей круглой головой. Весь он казался очень изменившимся. Шея стала еще более длинной и тонкой, на лице появились морщины, которых раньше не было или которых не замечали, — словом, объездчик выглядел сегодня гораздо старше, чем обычно.

Большой кадык Питкасте дрогнул.

— Кто убил выдру, я не знаю. Но лося убил Рудольф Осмус!

— Ты с ума сошел!

Этот крик сорвался с побелевших губ Осмуса.

— Не сошел, но, может, еще сойду… Мысли так и кружат… И стыдно. Голова трещит день и ночь… Но пока я еще в здравом рассудке. Я видел, как Осмус выстрелил в лося. Лесник Тюур тоже видел, тот самый Тюур, которого Осмус рекомендовал в лесники. Ему нужен был в Кулли свой человек, чтоб всегда можно было охотиться. Я не стрелял, я никогда не увлекался этим делом… Но виноват я больше всех. Ведь это я сказал Осмусу, что в Сурру появился лось. Я ведь при Осмусе вроде щенка был… Угостит водкой — и я на задних лапках хожу… Накажите меня по заслугам… Сделайте со мной что хотите, но так жить я больше не могу.

Питкасте заплакал. Он не рыдал, не всхлипывал, а просто из глаз его бежали слезы. Они скатывались по щекам к носу, потом к подбородку, а он, видно, и не замечал этого.

— Гражданин Осмус, не достаточно ли этого свидетельства? — спросил Рястас после короткой паузы.

Осмус стоял, опустив голову. Один миг, другой. Так как никто ничего не произнес, он поднял голову и, упрямо сдвинув брови, сказал:

— Ладно, признаю: я был при том, как Тюур убил лося. Не отрицаю своего соучастия. Что делать — придется уплатить положенные по закону десять тысяч рублей штрафа… А теперь можно идти?

— Нет! — Койтъярв, который до этого сидел, откинувшись назад и ни во что не вмешиваясь, поднялся. — Может быть, раньше вы ответите на некоторые вопросы. Например — кем вы были раньше, до советской власти?

— Вас интересует анкета? Здесь мне скрывать нечего: я был браковщиком и был скупщиком, всегда и всюду работал на других, гнул спину на хозяев.

— Только ли? Может, вы были одновременно и дельцом? Что-то покупали для хозяев, а что-то — тайком от них — и для себя самого? Словом, шныряли среди акул и ждали часа, чтобы схватить куш пожирнее и самому стать акулой?

На лице Осмуса появились красные пятна.

— Это… это не соответствует истине…

— Очень даже соответствует. Но это сейчас не самое главное. Гораздо существенней то, что вы слишком просто представляете себе суть дела и воображаете, будто все можно возместить деньгами. Ваша деятельность оставила в Туликсааре слишком глубокие следы, чтоб о ней так легко забыли.

На лице Осмуса появилась заносчивая улыбка.

— Мелодрама тут ни к чему, мы не дети. Вы опять о размещении лесосек?

— Нет, о них говорилось уже достаточно. Теперь поговорим о вашем сообщнике Тюуре.

Осмус вздрогнул и пригнулся, словно зверь, готовящийся к прыжку.

Койтъярв продолжал:

— Тюур был вашим главным козырем в борьбе с Реммельгасом. Директору лесхоза вы заявили, будто лесничий укрывает врага народа, а Тюуру посоветовали бежать, потому что лесничий якобы его выследил. Вы сразу выстрелили из двух стволов: опорочили в глазах начальства Реммельгаса и завели в лесу хищника, готового для вас на все. Завели так, на всякий случай. Этот поступок окончательно определил ваш путь. Вы не всегда были активным вредителем, в вас было заложено не только плохое, но и хорошее. Но эгоизм, честолюбие, стремление во что бы то ни стало сделать карьеру — все эти чувства непомерно разрослись в вашей душе, и вы это чувствовали, но старались не замечать. Вас предостерегали, это делал, между прочим, и Реммельгас, но вы уже вкусили у себя в Куллиару сладость единовластия и оно ударило вам в голову. Узкому эгоизму, индивидуализму нет места в советском обществе. Многие избавляются от этой болезни, но, к сожалению, вы не из их числа. Вы пошли другой дорогой, вы сочли себя обиженным, ваше себялюбие заглушило все остальные чувства, и в конце концов вы перестали разбираться в средствах для достижения своих целей. Вы начали с мелкого обмана, а потом перешли к более хитроумным и более обдуманным приемам — вспомним хотя бы инсценировку с убийством лося, — пока наконец в отчаянии, не сумев вовремя сойти с порочного пути, не сумев признать своих ошибок, считая в слепой злобе причиной всех своих неудач лесничего Реммельгаса, вы не натравили против него Тюура.