Александр Рекемчук - Избранные произведения в двух томах. Том 1

Завод, на котором работали Ма и Ганс, спешно эвакуировали. Вывозили станки, конвейерные линии, все до последнего болта. Собирались в дорогу и мы. На подъездных путях завода стоял километровый эшелон; плотники ладили в теплушках нары.

Мы собирались в дорогу.

Я решил взять с собой только самое необходимое. Инструмент: молоток, плоскогубцы, клещи, ножовку — ведь без этих вещей обойтись человеку нигде и никак невозможно, без этого человек как без рук. Книги — самые любимые, хотя и сто раз читанные: «Остров сокровищ», «Как закалялась сталь», «Ваши крылья». Футбольный мяч — ненадутый, конечно, чтобы не занимал лишнего места, и насос. Еще портфель с учебниками — вот уж действительно бремя…

Больше я решил ничего с собой не брать: я не сомневался, что через месяц-другой война закончится, мы вернемся обратно, и даже вполне возможно, что этот отъезд совершенно напрасен, поскольку наш город врагу не сдадут, а именно здесь, под нашим городом, Красная Армия сделает немцам капут.

На всякий случай — на тот крайний случай, если фашисты все-таки окажутся в нашем городе и станут тут шляться по пустым квартирам, — я приколотил к стене красную звезду с серпом и молотом, а под ней расположил на столе собрания сочинений Маркса, Ленина и Сталина, благо у Ганса они были на немецком языке: пусть, зайдя в квартиру, незваный гость почитает эти книги, может быть, образумится, поймет что к чему и повернет оружие куда следует…

Небогатый свой скарб я потащил в другую комнату, где мама Галя укладывалась в дорогу.

Она стояла на коленях посреди комнаты, над большим фанерным ящиком. Вся какая-то потерянная, оглушенная, сосредоточенно потирала виски, будто решала сложную, невероятной сложности задачу.

Вот она снова склонилась над ящиком, принялась выбрасывать оттуда вещи: туго скатанный коврик, связку всевозможной обуви, шкатулку…

Поднялась, метнулась на кухню, принесла мясорубку, утюг, кастрюлю. Ну да, конечно, как же без этого? Ведь без мясорубки даже обыкновенных котлет не изжарить, даже сухарей не смолоть… А без утюга? Так, что ли, и ходить измятыми, будто корова жевала да выплюнула… Совершенно невозможно без этих вещей. Живет человек, а при нем живут его вещи, и он на них в повседневности не обращает никакого особого внимания, ведь они всегда под рукой. Но вдруг однажды человеку приходится сняться с насиженного места, уезжать налегке, и вот тут-то оказывается, что каждая из этих вещей ему позарез необходима, что без них жизнь совершенно немыслима, что из-за какой-то мелочи рушится весь привычный уклад, все идет прахом…

Поневоле тут станешь тереть виски и ползать на коленях.

С великой изобретательностью, как это умеют только женщины, мама Галя рассовывала вещи в еще не занятые и уже занятые уголки ящика.

Я протянул ей свои причиндалы.

— Нельзя, Санька. Понимаешь? Нельзя… — Она посмотрела на меня с укоризной. — Только семьдесят пять килограммов. На троих. Задумалась, добавила:

— А если Ганса возьмут на фронт…

Ее рассеянный взгляд скользнул по связке обуви, лежащей на полу, скользнул и задержался. Она вдруг улыбнулась, отвязала от этой связки пару совсем крохотных ботинок, маленьких до смешного, подняла, показала мне:

— Это твои… Самые первые.

И, поколебавшись мгновение, положила ботинки в ящик.

Я возмущенно фыркнул. Вот уж крайняя нужда…

— А если Ганса возьмут на фронт, — повторила Ма, — то на двоих. Пятьдесят килограммов…

Лязгнула входная дверь.

Ганс? Ганс.

Не сказав ни слова, он пересек комнату, направился к окну и замер у этого окна, перечеркнутого наискосок полосками бумаги. По его спине было видно, что он зол и подавлен. Обиженная такая спина…

Ма подошла к нему сзади, положила на плечо руку.

— Ну?

Он обернулся резко, сбросил с плеча ее руку.

— Мне отказали.

Ма вздохнула. Сочувственно. Но, как мне показалось, и облегченно.

Это повторялось всякий раз, когда Ганс возвращался из военкомата. А ходил он туда чуть ли не каждый день.

— Не злись, — попросила Ма. — Пожалуйста, не злись. Ну, не всем же идти на фронт, ведь кто-то должен работать для фронта! Если тебя бронируют, значит, это необходимо. Значит, твоя профессия…

— Моя профессия — бить фашистов! — раздраженно и четко сказал Ганс. — Боюсь, что дело не в профессии, а в том, что меня зовут Ганс Мюллер.

Заметив на полу фанерный ящик, он решительно шагнул к нему.

— Что это такое? — спросил он, вытаскивая за ручку мясорубку. Швырнул ее на пол. — А это? — Он держал утюг. — Зачем это? — Утюг с лету боднул паркет. — Для кой черт вся эта ерунда? — гневался он, вытряхивая из ящика одну необходимую вещь за другой. — Всякая ерунда…