Сергей Петров - Пора веселой осени

Возле столовой приостановился. Окна ее были распахнуты настежь, и все здание, словно пчелиный улей, было окутано нестройным гулом. Хотел зайти в столовую, но раздумал.

«Пообедаю там».

Обогнул столовую и тут увидел Филина.

Старик сидел на скамейке, склонив лысую голову, уронив на колени морщинистые руки с тугими, взбухшими венами. Все тело Филина казалось расслабленным, словно добирался старик до барака, устал дорогой, сел на скамейку да так и не смог подняться. Пригрелся на солнце, дремлет сидя, ждет, когда силы снова вернутся к нему.

Волков подошел ближе, но Филин даже не пошевельнулся.

Голова старика покачивалась, а на затылке, у самой шеи, выпирала кость. Плечи его словно съежились, стали сухими, узкими.

Старым и жалким показался Волкову Филин. И было досадно на себя за то, что побаивался его утром, ждал от него чего-то жестокого, страшного.

«Скис старик», — подумал он.

Да и как не скиснуть. К концу подходит его жизнь. А что впереди? Пока колония… А дальше? Ну, выйдет он на свободу, а там у него ни кола, ни двора, ни родных, ни семьи… Где умирать станет?

Волков присел на скамейку, дотронулся до старика.

— Филин.

Старик пошевелился, искоса взглянул на него.

— А-а… Я думал, ты уж там, — махнул он рукой в пространство.

— Да справку жду.

— Справку ждешь? Дождешься.

Снова опустил голову, словно ему было трудно держать ее. Волков смотрел на его одрябшую щеку. Кожа на ней собралась в морщины, и в складках терялся, становился почти незаметным застарелый шрам от бритвы.

«Да, сдал старик», — подумал он, а вслух сказал:

— А я в промзоне был.

Захотелось рассказать Филину все, что он видел там. Заговорил сначала медленно, подыскивая слова, потом быстро и сбивчиво, рассказал о дождевальной машине, о ручьях, о радуге, вспыхнувшей вдруг у самой земли. Склонился, показывая, как низко играла радуга, широко взмахнул рукой — вот она как распахнулась…

Филин понуро слушал, а голова его мелко покачивалась от плеча к плечу. Непонятно было, то ли она покачивается просто так, оттого, что у старика такая болезнь, то ли он не соглашается с Волковым.

Волков замолк, посмотрел на него. Филин сидел все так же сгорбившись, покачивая головой.

— Кончил? — наконец спросил он.

Голос прозвучал глухо, словно звуки уходили в раскрытый ворот его ватника и глохли под ним, на груди.

— Ну, кончил…

— Дурак! — старик резко вздернул голову, и в упор на Волкова глянули его круглые, в красных веках глаза. — Купили…

— Что ты, Филин? Кто кого купил?! — вспыхнул Волков.

— Чекисты… Тебя…

Шрам на его щеке дернулся, верхняя губа приподнялась, и знакомое выражение, будто старик ощеривается, перекосило его лицо.

— Да, купили! — жестко продолжал он, не дав Волкову вымолвить и слова, придвинулся к нему, положил на колено руку, и голос его сразу осел: — Отколоть они хотят тебя от нас, чтобы ты авторитет потерял среди воров. А потом иди, ищи работы… С двумя судимостями…

Он усмехнулся, подобрел лицом.

— Эх ты… Ни нашим ни вашим…

Волков сбросил его руку с колена.

— Вот ты куда гнешь, старик… Все за старое.

— Тебе же глаза открыть хочу. А то они замазаны.

— Старая, Филин, песня, — устало проговорил Волков. — Слышал уже.

— Старая, да поется по-новому.

— А я думал… — начал было Волков, но не докончил, вздохнул. — Ну, да ладно… Без тебя решу, Филин, что делать буду.

— Смотри… Вспомнишь потом, да поздно будет. Локоть кусать станешь.

— Грозишь? — сузил Волков глаза.

— Предупреждаю…

Старик усмехнулся, встал, медленно расправил плечи.

— Вспомнишь меня еще, Волков. Не раз вспомнишь…

Пошел, шаркая большими ногами, стараясь держаться прямо. Волкову захотелось крикнуть ему вслед обидное. В голове завертелось длинное слово, вычитанное в какой-то книге. Но даже в уме он его не мог произнести правильно. Наконец, когда Филин уже подходил к углу барака, он вспомнил слово, крикнул:

— Анахронизм!

Посидел, не шевелясь, повторил тихо:

— Анахронизм, — и неожиданно подумал: «А, может, Филин и прав немного… Две судимости…»

Тут же отогнал эту мысль. Да нет, ерунда! А может… Ничего не может — выдумывает все Филин. Хочет, чтобы и он таким же стал. Не выйдет…

Обед закончился. Из столовой, галдя, толкаясь в дверях, выходили люди в потрепанных старых спецовках. Вышли, постояли около дверей, столпившись, покурили, поплевались, бросили окурки в большую бочку и стали расходиться.

Площадка опустела: наступил короткий послеобеденный отдых…