Сергей Петров - Пора веселой осени

…Солнце сильно припекло спину, и Андрей Данилович, пошевелив лопатками, сообразил, что он уже не стоит над кустами смородины, а сидит на трухлявом обрезке бревна. Теща, небось, заждалась. Надо слазить в погреб.

Обогнув сарай, он вошел в него, ухватился за железное кольцо и сдвинул тяжелую крышку, открывая темный провал лаза.

Снизу, оттуда, где в глубине сухого, обшитого досками погреба терялась деревянная лесенка, густо, крепко пахло яблоками. Запах яблок перебивал все остальные запахи, никакой другой не шел с ним в сравнение — ни запах квашенной в бочке капусты, ни маринованных груш… Нагнувшись, Андрей Данилович уперся руками в пол по краям лаза, сбросил в темноту ноги и, повисев так, нащупал ногами лесенку.

Доставая стеклянные банки с вареньем и сливовым компотом, он выставлял их на пол, а потом, закрыв лаз крышкой, носил банки, прижимая к животу, в сени.

В доме все встали. Дочь убирала комнаты, а жена помогала теще готовить. По ее смущенному виду и по каменному лицу тещи он догадался: жена успела уже не угодить своей матери. Из комнаты вышел сын — руки в карманах штанов, угловатые плечи подняты. Прошелся туда-сюда по коридору и втиснулся боком в кухню.

Жена погнала его:

— Не мешайся. И без тебя тесно.

— Да-а… — забасил он. — Есть же хочется.

— Потерпи. Вот управимся…

Всегда так получалось. Если ждали гостей, утром в доме никто не мог поесть толком. Андрей Данилович взял в сенях кастрюлю с холодными щами, сел в комнате на тахту, расстелил на коленях газету и позвал сына. Ели щи прямо из кастрюли, сын, пододвинув стул, сидел напротив, касаясь коленями его колен. Ел он деликатно, не торопясь. Андрей Данилович посматривал на его чернявые, гладко зачесанные волосы, на смугловатое лицо, на тонкий сухой нос, и ему было приятно, что сын так на него похож. Окрепнет, раздастся в плечах, в груди, и все, пожалуйста, — вылитый отец.

— Отнеси-ка им туда, на кухню, — отдал он сыну пустую кастрюлю. — И пойдем, поработаем немного в саду. Землю хоть, что ли, возле ягодника перекопаем… Смотрел сейчас — сухая там земля, твердая. Совсем мы запустили сад, просто безобразие.

— Но мне скоро на тренировку надо идти. (Сын играл в волейбол).

— Как скоро?

— Ну, к двенадцати.

— О-о… До двенадцати мы с тобой знаешь еще как наработаться можем… Вот тебе и разминка.

— Но…

— Пойдем, пойдем. Не ленись.

Сын вышел в сад с явной неохотой. Не вышел, а поплелся следом и работал вяло — не копал землю, а ковырял ее острием лопаты, брезгливо морщился, если вдруг с комом земли выворачивал красного земляного червя. Часто бегал к дому и смотрел на часы.

Андрей Данилович сказал с горечью:

— Если уж ты действительно так торопишься, то давай-ка уходи лучше. Тоже мне, работничек.

Надеялся приструнить сына, но тот обрадовался.

— Так я отчаливаю, пап? — и от восторга с легкостью метнул, как копье, лопату.

Штыковая, остро отточенная, она глубоко вошла в землю возле ствола яблони. Андрей Данилович обомлел, на шее у него набухли вены.

— Что же ты делаешь-то?

— А что? Я же не в дерево.

— Не в дерево, не в дерево… У-у… Корни, дурак, можно порезать.

Сын беззаботно ответил:

— Подумаешь… Все равно мы переезжаем.

— Что?! Что ты сказал? Переезжаем… Ах, ты, сукин ты сын! — Андрей Данилович взорвался и замахнулся на него лопатой. — Во-он! Вон отсюда! Шалопай! Тунеядец! Вон, тебе говорю, отсюда!

От возмущения он задохнулся и схватился рукой за горло. В глазах потемнело, ноги ослабли. Ему показалось, что вот сейчас с маху ударит по голове сына лопатой, и он отбросил ее от греха в сторону, повернулся и тяжело пошел под грушу.

Сел на сосновый комель и руками сжал голову.

— Все к черту! К черту! К черту! — вырвалось у него.

Сын стоял рядом и бубнил растерянно:

— Папа… Ну, папа.

А потом Андрей Данилович ощутил, как на комель присела жена. Она гладила его по затылку и говорила:

— Успокойся, отец. Успокойся. Ну, успокойся… Не портите вы мне, ради бога, сегодня праздник.

— Ладно, ладно. Все… Лучше уже, — ответил он сквозь зубы.

— Вот и хорошо. Это у тебя нервы. Пройдет. Пойдем домой — полежи немного.

Андрей Данилович послушно встал. Она крепко взяла его под руку.

Ложиться он не захотел, а сел в кресло у открытого окна. Долго сидел — бездумно, тупо — смотрел на большие дома напротив, на открытые двери балконов, на неподвижные оконные занавески. Сердце томилось, а в голове и во всем теле гудело, словно его сильно ударило электрическим током.