Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

— Ты понял, Баклан? Лучше петь старые песни, но свои! — повторил Илья. — А вы стали петь с чужого голоса. Вот с его голоса! — Он небрежно кивнул в сторону Марка. — Подражаете, как краснозадые павианы.

Он ушел, забыв даже поесть. Глядя ему вслед, Марк испытывал что-то похожее на чувство жалости, подумал: «Мечется, мечется, даже постарел от этого… Бывают же такие люди!»

Беседин был уверен: уж он-то знает психологию своего брата — рабочего человека. Поглядеть на Смайдова — смех один: ковыряется в морали и думает, что отыскивает ключики. Не там ищет! Илья в этом не сомневался. И Марк Талалин ему не поможет.

У Беседина был свой метод, проверенный на практике. Сколько раз, бывало, когда он начинал чувствовать, что авторитет его колеблется, Илья прибегал к этому методу, и всегда все кончалось благополучно. Надо только вовремя правильно оценить обстановку — и тогда…

Сейчас в воздухе снова запахло грозой: не только Костя Байкин и Димка Баклан идут в кильватер Марку, но и Андреич, и Думин, и даже Харитон начинают крутить носами, выражать недовольство. От жиру, конечно. Привыкли загребать деньгу. И воображают, что так всегда и будет и что никакой заслуги бригадира тут нет. Напомнить, что ли? Беседин знал, как напомнить…

Войдя в кабинет начальника цеха и поздоровавшись, Беседин устало опустился на диван. Борисов что-то подсчитывал на счетах и рукой показал: подожди, мол, сейчас закончу.

Беседин не мешал. Молча сидел, откинувшись на спинку, полузакрыв глаза и перебирая пальцами. Наконец Василий Ильич отодвинул от себя счеты, спросил:

— Что невеселый, Илья Семенович?

Беседин вздохнул.

— Веселого мало, Василий Ильич. Пришел к вам с просьбой: отпустите на десяток дней без содержания, к матери в деревню съездить хочу. Пишет, что заболела, а она там у меня одна. Присмотреть бы надо.

Борисов поморщился.

— Не время. Сам знаешь, сколько сейчас работы. Два танкера вчера в доки стали, зимовали где-то у Франца-Иосифа. Сейнер в третьем доке — тоже срочно. Я твою бригаду на аврал хотел бросить. А без тебя какой же аврал?

— Вот так надо, Василий Ильич! — Илья провел по горлу. — Приеду — наверстаю. Да и авралить как-то не очень… Понимаете, сварщики жаловаться начинают: устали, дескать, передышку бы надо.

Борисов посмотрел на бригадира.

— Устали, говоришь?

— Я-то не устал, а они… Разговорчики о нарушении законов и так далее. В обком союза хотят писать — заставляют-де работать сверхурочно.

Борисов помолчал, подумал. Потом протянул Беседину открытую пачку папирос, предложил:

— Кури, Илья Семенович. — И тут же спросил: — Мать тяжело заболела? Может, все-таки обойдется без тебя?

— Нет, Василий Ильич, ехать надо срочно. А насчет двух танкеров не стоит беспокоиться. Вернусь — в два счета сделаем. Ребята за это время маленько отдохнут, сил наберутся. Их пока в затон можно. Все равно ведь рано или поздно придется туда посылать…

Илья выжидающе посмотрел на Борисова: согласится, нет?

Еще полгода назад Борисов получил от начальника порта письмо, в котором тот просил отремонтировать старую баржу, стоявшую в затоне. Беседин знал об этом письме: Борисов не раз заводил с Ильей разговор о барже, но бригадир под разными предлогами оттягивал выполнение задания порта. Ждал нужного момента. И вот такой нужный момент наступил.

Борисов спросил:

— Ты осматривал посудину?

— Осматривал. И скажу вам прямо, Василий Ильич: тянуть дальше нельзя. Баржу надо срочно латать, иначе пропадет…

Илья действительно ходил в затон смотреть на баржу. Правда, там, в затоне, он случайно услыхал, что ее собираются списывать, но об этом предпочел умолчать. Мало ли что болтают?! Наряд-то на работу есть, а остальное не его дело. Лучше бы Борисов не артачился.

— Бригада не будет роптать? — спросил Борисов. — Корыто ведь, на нем не заработаешь.

— Всякий труд облагораживает человека, Василий Ильич…

Илья улыбнулся. Не мог не улыбнуться. Баржа в затоне обросла ракушками, проржавела. Ее латать — все равно что штопать старый чулок: возни много, а вознаграждение… Да, подработают братцы сварщики, Андреичу на перманент не хватит.

Он поднялся с дивана, положил на стол заявление. И когда Борисов размашисто начертил резолюцию, Илья прочувственно сказал:

— От души благодарю, Василий Ильич.

Харитон неистовствовал. Бросался то к одному сварщику, то к другому, кричал:

— Допрыгались? Докритиковались? Третий день висим на корыте, а где выработка? Полтора-два рублика в день на нос — это что? Нищий на улице больше выпросит, чем мы заработаем!