Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

О чем она сейчас думала? Когда они оставались с Саней вдвоем и он, теряясь, не находил слов, чтобы продолжить тот разговор, который был таким непринужденным при Степане и Марке, Людмилу угнетало молчание. Именно во время молчания она начинала понимать, что Саня не в силах заполнить пустоту, испытываемую ею все чаще и чаще. А вот с Марком и молчать хорошо. Она совсем не чувствует никакой пустоты… Никакой! Она готова вот так же молча сидеть хоть до утра.

Марк неожиданно попросил:

— Дай мне руку.

Она сняла тонкую кожаную перчатку.

Ладонь ее была теплой и очень маленькой. Марк даже удивился, какой маленькой была ее ладонь. Он сказал:

— Мы с тобой хорошие друзья, Люда? Имею я право назвать себя твоим хорошим другом?

— Наверное. Если не боишься…

— Не боюсь. Нет, не боюсь, — повторил он и спросил: — Скажи мне правду, о чертике ты действительно вообще или в частности?

Людмила ответила в шутливом тоне:

— Сказать тебе правду? Тогда давай представим, что я решила исповедаться, как грешницы исповедовались в старину. Хорошо?

— Хорошо.

— Я расскажу вам всю правду, святой отец, а вы в сердце своем отыщите слова, которые бы утешили меня и оправдали, ибо я очень нуждаюсь и в том, и в другом. Я всегда считала себя сильным человеком и всегда была уверена, что справедлива к людям и к самой себе. Душа моя стремилась к любви, но долгое время она оставалась одинокой, и это тяготило меня, святой отец… Только однажды я почувствовала, как во мне что-то дрогнуло и оттаяло. Мне показалось: наконец-то я встретила человека, с которым найду счастье. Это славный юноша с добрым и горячим сердцем. Он полюбил меня, но…

Людмила сама достала из кармана Марка портсигар и спички. Неумело помяв папиросу, подула в мундштук, закурила.

Марк сказал:

— Во время исповеди не курят.

— Ты просто не знаком с новыми обычаями. — Людмила втянула в себя дым, закашлялась. — Церковь тоже модернизируется.

Марк заметил:

— Мне кажется, этот шутливый тон нелегко тебе дается. Или я ошибаюсь?

Людмила ничего не ответила. Тогда Марк положил руку на ее плечо и в упор спросил:

— Скажи, ты любишь Саню?

Кажется, она не очень удивилась его вопросу. Может быть, ожидала, что он спросит об этом. Ответила совсем спокойно и прямо:

— Нет.

— Нет? — Марк выпустил ее руку и, повернувшись к ней, посмотрел в ее лицо. Он хотел видеть ее глаза, но они были закрыты.

— Посмотри на меня, Люда, — попросил он. — Я хочу знать, правду ли ты говоришь.

— Правду.

От шутливого тона, которым Людмила начала этот разговор, не осталось и следа. Она говорила тихо, и Марк чувствовал, как ей тяжело произносить каждое слово.

— Я понимаю, — продолжала она, — что любовь Сани искренняя и большая. И понимаю, что ему будет больно узнать обо всем. У меня не хватает сил сказать ему всю правду, но я сделаю это. Даже потому, что очень велико мое к нему уважение…

Марк взял из ее рук папиросу и далеко швырнул в сторону. Огонек прочертил в темноте дугу, на земле вспыхнул снопик искр.

— Ты молчишь, — сказала Людмила.

— Ведь это, наверно, еще не все?

— К сожалению, нет. Но продолжать мне трудно…

Она встала со скамьи. Поднялся и Марк. Они стояли так близко друг к другу что даже в темноте Марк увидел, как блестят ее глаза. «Не плачет ли она?» — подумал Марк.

Она не плакала. Она просто не знала, как сказать ему о том, что сказать было необходимо. И не была уверена, что он ее правильно поймет. Только в одном она была уверена: он, Марк, должен узнать все. Сейчас. Вот в эту самую минуту.

Людмила приложила ладонь к своей щеке, потерла пальцами висок, словно собираясь с мыслями. И проговорила так тихо, что Марк едва расслышал ее слова:

— Марк, мне тревожно с тобой. Тревожно. Я не должна была открываться для этого чувства, знаю, но оно меня не спрашивало. Пришло само… Я понимаю, Марк, как это все сложно: Марина, Саня… Но я должна была тебе это сказать. — Она заметила какое-то движение Марка и, боясь, что он может ее прервать, подняла руку: — Подожди. Ты не думай, что я хочу о чем-то тебя просить. Хотя, пожалуй, попрошу: давай подольше с тобой не встречаться. Так будет лучше… До свиданья, Марк. Провожать меня не надо — дойду сама.

Она повернулась и быстро пошла. Марк слышал, как по асфальту стучат ее каблучки. Все тише и тише. А он продолжал стоять на том же самом месте и не мог прийти в себя. Потом, вряд ли сознавая, что делает, он подошел к скамье, на которой они только что сидели, медленно на нее опустился и тыльной стороной руки провел по лбу…