Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

— Я думала, ты добрый, — почти неслышно проговорила она. — А ты — как все.

Степан ответил:

— По-твоему, добрый — это что? Говорить «хорошо», когда плохо? Таким добрым не буду…

Буран, давно уже бушующий у берегов Гренландии, двинулся к югу и, захватив Шпицберген, докатился до материка.

Снежная буря накрыла огромное пространство, парализовала жизнь города, порта, железной дороги. И хотя в схватку со стихией вступили десятки тысяч людей, победить ее было нелегко.

Обычно снежные бури сопровождаются оттепелями, сейчас же лютовал такой мороз, что человек, выйдя из помещения, уже через пять — десять минут начинал чувствовать, как немеет тело. Надо было все время двигаться, но от движений становилось трудно дышать: легкие то словно сжимались в твердый комок, то раздувались, как кузнечные мехи. Люди по-рыбьи хватали колкий воздух, обжигая им горло…

В семнадцати километрах к востоку от города находилась станция Тина. Сюда один за другим подходили составы с лесом, вагоны — с кругляком, досками, тяжелыми квадратными брусьями, шпалами. Подходили и надолго застревали: дальше железнодорожное полотно было забито плотным слоем снега.

Последние четыре дня дорогу от Тины до города даже не пытались расчищать. Здесь была впадина, и казалось, именно в нее устремились со всего Севера снежные лавины. Высокие заборы для снегозадержания повалило ветром и часть замело так, что от них не оставалось никакого следа.

А составы все прибывали. До открытия навигации порт заготавливал десятки тысяч кубометров леса, его складывали в высокие штабеля вдоль пирсов и весной без суеты грузили на суда. Сейчас весь этот поток оседал на Тине.

Из Министерства путей сообщения в порт, обком и горком партии летели телеграммы: «Считаем преступлением задержку сотен вагонов». Выгрузку леса поручили стивидору порта Белояну. Подчинили ему полсотни грузчиков, большему количеству на станции негде было разместиться. Приходили помогать старшеклассники из железнодорожной школы, домохозяйки, пенсионеры. И все же это была капля в море. Стивидор надеялся только на шесть однорельсовых башенных кранов, которые стояли сейчас, как пугала. Эти краны привезли сюда еще осенью. По проекту Тина через два-три года должна была стать железнодорожным узлом, и здесь намечалось большое строительство.

Кабины, смонтированные на стрелах кранов, раскачивало так, словно вокруг была не земля, а беспорядочные валы студеного океана. Снизу на кабины было страшно смотреть. Неистовые взрывы ветра били снежными залпами, на время скрывая их от глаз, а когда они снова появлялись на фоне низких черных туч, то казалось, что тучи стоят на месте, а башни со стрелами и массивными стальными опорами быстро движутся навстречу ветру. От этого зрелища кружилась голова, и каждый, кто был внизу, невольно думал: «Не дай бог очутиться сейчас там, лучше уж сразу в гроб…»

Об этом думал и Саня Кердыш, спрятавшись от ветра за вагоном с лесом. Он мрачно посасывал давно потухшую трубку, кляня в душе на чем свет стоит и погоду, и стивидора, который носился туда-сюда, со злостью поглядывая на крановщиков.

Не только инструкции запрещали крановщикам приступать к работе — инструкциями можно было бы и пренебречь, в них ведь всего не учтешь. Но каждый понимал: работать на кране в таких условиях совершенно невозможно. Крановщик не фокусник, не эквилибрист, его ошибка может стоить жизни не только ему одному. Да и страх не позволял решиться на шаг, который мог оказаться последним. Попробуй взобраться наверх по узкой обледенелой лесенке — шальной порыв ураганного ветра сметет тебя, как снежинку, бросит на оледеневшую землю — и все…

Стивидор, по самые глаза закутанный в башлык маленький суетной человек, не мог и минуты устоять на месте. На нем был длинный, почти до щиколоток тулуп, поверх тулупа наброшена плащ-накидка (такие накидки во время войны носили все — и солдаты, и офицеры), на ногах — пимы. Когда стивидор, стремительно размахивая руками, бежал вдоль вагонов, то казалось, что катится снежный ком. Но сейчас и он стал выдыхаться и уже не кричал — голос сорвал, не топал ногами на грузчиков, вздумавших устроить перекур, уже не так азартно жестикулировал, ругаясь с машинистами маневровых паровозов. Глаза его были мутными от холода и бессильной ярости, ноги подкашивались от усталости. Он еще не сдался, но был уже на пределе…

Снова пробегая мимо Кердыша, стивидор наконец не выдержал. Остановился около, протянул руку: