Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

— Регламент! — сказал Байкин. — Хотя ты и волшебник голубого огня, регламент должен быть.

— Не надо, Костя, — тихо попросил Марк. — Пусть говорит.

— А говорить-то больше нечего! — Езерский бережно сложил вырезки и положил их в чемодан. — Я уже все сказал. Если до кого-нибудь что-то не дошло — беда не моя. Могу только предложить: коль Талалин нанес оскорбление всей бригаде — пусть уходит. Так будет лучше.

Марк сидел неподвижно, ни на кого не глядя. «Настоящие строители коммунизма? — думал он. — Это Харитон настоящий строитель коммунизма? Или бригадир?»

Он поднял голову, посмотрел на стоявшего у двери Беседина, на Харитона, снова начавшего перевязывать обмороженную руку Беседина, искоса взглянул на Думина и на Андреича… «Настоящие строители коммунизма…»

Нет, Марк не привык кривить душой. Он должен признаться хотя бы самому себе: не такими должны быть настоящие строители коммунизма. Не такими. Чегото в них нет еще, а чего — он, Марк, не знает. Может быть, нет большой души, чтобы, не раздумывая, в огонь и в воду за будущее, чтобы, если надо, сгореть за один только шаг вперед к этому будущему, за один только шаг вперед!

«А есть ли у меня самого эта большая душа?» — подумал Марк.

И ничего себе не ответил. Не смог…

— Да, пусть лучше уходит, — сказал Беседин. — Для бригады это будет лучше.

Смайдов молчал.

Тогда Марк встал, поднял с пола свой чемоданчик. Хотел было уже выйти из избы, но Костя Байкин сказал:

— Подожди, Марк. Уйдем вместе. Мне тоже стало здесь тесно.

— Не стоит, Костя. — Марк невесело улыбнулся, взглядом благодаря Байкина. — Лучше я один…

Езерский заметил:

— А чего — один? Вдвоем веселее. По Байкину тоже бригада не заплачет. Спокойнее будет…

— Спокойнее? — тихо спросил Смайдов, вставая. — Спокойнее, говоришь?

— Конечно, — ответил Харитон. — Пускай топают.

— Ты уж очень часто за всю бригаду говоришь, Езерский, — сказал Петр Константинович. — Уверен, что все думают, как ты?

— Уверен. Я, товарищ парторг, слов на ветер не бросаю.

Смайдов вплотную подошел к Харитону, сказал:

— Ну и штучка ты, Езерский. Смотрю на тебя и думаю: ты вроде как человек с другой планеты, где только зарождается жизнь. Как одноклеточное. Какому богу ты поклоняешься, Харитон? Только вот этому! — Смайдов опустил руку в карман, извлек из него несколько монеток и подбросил на ладони. — Только вот этому богу. На все остальное тебе наплевать. И на рабочую гордость, и на честь, и на дружбу. Распинаешься, передовика из себя строишь. А самой простой вещи понять не можешь: коммунизм должен строиться чистыми руками.

— Не такими, как вот эти? — Езерский протянул свои руки со следами ссадин, въевшейся в ладони окалины, со шрамами от ожогов. — Не такими, как вот эти? — хрипло повторил он. — Может, в лайковых перчаточках коммунизм строят? Да я этими руками не меньше тыщи шпангоутов сварил. Я ими полсотни кораблей от кладбища спас… И вы меня не хайте, товарищ парторг… Честно скажу: прилетим в порт — жалобу подам…

— Не пугай, Езерский, — бросил Петр Константинович. — Лучше подумай, о чем я тебе сказал.

— А вообще-то Харитон прав, — нарочито внимательно рассматривая свои ладони, проговорил Беседин. — Обзывать рабочего человека никому не дозволено. И говорить, что не такими руками коммунизм строится, — это тоже неправильно. У настоящих сварщиков руки беленькими не бывают. Вот так-то… Сейчас скажу одно: прилетим домой — там во всем разберемся.

— Зачем же там? Мы и тут во всем разберемся, Беседин, — сказал Смайдов. — И запомни: никто никуда перебираться не будет. Во-первых, потому, что на корабле и без нас не очень просторно. А во-вторых, — и это главное, товарищ бригадир, — в этой избушке не так уж тесно, как вам с Езерским кажется. А теперь давайте-ка кое в чем разберемся… В прошлом году мне довелось побывать на одной английской судоверфи… Садись, Езерский, послушай, это и тебя касается… Познакомили меня там с известным сварщиком Артуром Прайтом. Парню, наверно, лет двадцать пять, рослый такой, голубоглазый, шевелюра, как у нашего Андреича, — золото высшей пробы. Красавец парень. Я смотрел, как он работает. Огонь! Ни одного лишнего движения, все рассчитано, все продумано, в общем — профессор. Рассказывали, что и прадед его, и дед, и отец — все были потомственными докерами: плотниками, клепальщиками, сварщиками. Целое поколение докеров. Но Артур Прайт затмил всех. Самая тонкая работа, самый срочный заказ — Артуру Прайту. Сорок — пятьдесят часов просидеть с электродом в трюме для Прайта ничего не значит. Стожильный человек. Фирма — хозяева судоверфи — выпустила открытку, на которой изображен сварщик. Я ее вам потом покажу. Тираж открытки — десять тысяч. А ее раскупили за три дня. Покупали в основном рабочие: здорово ведь, черт возьми, своего трудового человека увидеть на открытке, будто это известный артист.