Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

Между тем Лютиков, чувствуя колебания Борисова, продолжал:

— Скажу вам по секрету, Василий Ильич, и надеюсь, что это останется между нами, Смайдов, как вы, наверное, знаете, написал в горком докладную записку, в которой обрушивается с обвинениями на весьма авторитетных товарищей. Речь идет о воспитании молодежи. И на том, дескать, участке неблагополучно, и на другом промахи, и на третьем… Так вот, секретарю горкома Алексею Андреевичу Луневу предложено готовить расширенный партийный актив по этому вопросу. Я недавно разговаривал с Луневым. Его мнение?..

Лютиков в эту минуту умолк и с любопытством взглянул на Борисова. Василий Ильич слушал, не отрывая от него взгляда. Спросил осторожно, стараясь не выдать своего волнения:

— Что же думает по этому поводу Лунев?

— Не трудно догадаться, — усмехнулся Лютиков, — Критиканство и очернительство нашей жизни никогда партией не одобрялись. И не прощались. Можно не сомневаться, что Смайдову непоздоровится. Оч-чень непоздоровится. И, между нами, я не хотел бы сейчас быть на его месте. Хотя мне, могу вам признаться, и жаль его. — Лютиков развел руками, вздохнул. — Но что сделаешь, если человек не хочет понимать самых простых вещей, ни к чему не хочет прислушиваться? Партия в конце концов не нянька, интересы общего дела ей всегда дороже отдельных личностей…

Борисов, опустив голову, молчал. Вот, оказывается, какие тучки сгущаются над головой парторга! Знает ли он об этом? Вряд ли. Иначе он, наверное, хотя бы сейчас, хотя бы на время постарался сгладить свои отношения с Лютиковым, чтобы иметь поддержку. А так…

И вдруг Василий Ильич подумал: «А ведь эта гроза может зацепить и меня. И от меня могут полететь перья не хуже, чем от Смайдова».

От этой мысли Борисову сразу стало и неуютно, и зябко. Перспектива быть проработанным заодно со Смайдовым его отнюдь не прельщала. Потому что за такой «проработкой» могли последовать кое-какие выводы, а их-то Василий Ильич боялся пуще любого чистилища.

— Да, со Смайдовым трудно, — тихо сказал Борисов. — Человек он честный, но крутоват. И уж если что решит — не отступит. Как с этой вот характеристикой. Я ведь, Сергей Ананьевич, еще до заседания парткома пытался уговорить Смайдова не затевать возни с Езерским. Но… — Василий Ильич улыбнулся. — Смайдов есть Смайдов.

— Понимаю, — Лютиков тоже улыбнулся. — Если бы не понимал, не приглашал бы вас сюда. Скажите, Василий Ильич, вы сможете сами как начальник написать другую характеристику? По-честному, не пачкая человека?

— Конечно. Это мое право.

— Ну и добро. А с членами парткома я поговорю сам… Не стану вас больше задерживать, очень рад был нашей дружеской беседе. И знаете, что? Не стесняйтесь заходить почаще. Даже просто так, на огонек…

И все же ни Борисову, ни Лютикову не удалось убедить членов парткома отказаться от той характеристики, которую они дали Езерскому. Докеры упрямо стояли на своем, а старый коммунист Ганеев без обиняков заявил начальнику мастерских:

— Не туда гнешь, Сергей Ананьевич. А простачков среди нас не ищи. Мы такие дела решаем не по личным интересам, а по-государственному. Не так, как некоторые другие. И честно тебе скажу, мне, старому большевику, стыдно за тебя. О Борисове, своем прямом начальнике, уже и не толкую: ни рыба ни мясо оказался человек… А вот ты… Не грех бы поучиться тебе у Петра Константиныча, Сергей Ананьевич, жизни поучиться, большевистской твердости…

Борисов чувствовал себя отвратительно. Общие дела заставляли его встречаться со Смайдовым, но каждая такая встреча была похожа на пытку. Вначале он старался сделать вид, что ничего особенного не произошло. И както сказал Смайдову:

— Знаешь что, дорогой мой, давай-ка забудем о наших разногласиях. Стоит ли трепать нервы из-за какой-то характеристики? Ведь все это дело выеденного яйца не стоит.

— Это я уже слышал, — сдержанно ответил Петр Константинович. — Не повторяйся. И не обманывай самого себя, будто тебе не стыдно.

Борисов сникшим голосом ответил:

— Как же мы теперь будем вместе работать?

— Так же, как и работали, — спокойно ответил Петр Константинович. — У нас с тобой не частная лавочка. И мы — не кумовья.

Если бы Василий Ильич был попроницательнее, он понял бы, чего Смайдову стоит его внешнее спокойствие. Однако Борисов этим качеством не отличался. «Смайдову легко, думал, Смайдову просто. У него нет причин для переживаний. Наоборот, он сейчас торжествует, ему приятно сознавать, что я должен презирать себя. Еще бы! Разве таким, как он, понять обыкновенные человеческие слабости?»