Нотэ Лурье - История одной любви

И вот в тихий зимний вечер я снова приехал в местечко. По пути я узнал от возчика, что Пиню после больницы отправили в Крым. Берла Барбароша в местечке тоже нет. Где-то за Оршей он учится на сельскохозяйственных курсах. Зуся Суркис растратил крупную сумму государственных денег и сидит теперь в районной кутузке. В этот раз никто из студентов к своим родителям не приехал, кроме дочери Ицхока Певзнера — Ехевед. Она здесь. Уже с неделю. Радости моей не было предела.

Остановился я у своей старой хозяйки и сразу же отправился на главную улицу в надежде еще сегодня встретить Ехевед. Все вокруг занесено снегом: дома, крылечки, тротуары, заборы. Дул холодный ветер. Нигде ни души. Несколько раз я прошелся вверх и вниз по улице мимо почты, закрытого клуба, постоял возле пожарной каланчи, потом свернул на ее улицу — перебороть себя я был не в силах. Медленными, неуверенными шагами приближался к знакомому дому.

Через запорошенные снегом окна пробивался бледный свет и доносились приглушенные звуки музыки. Она играла…

Снег заметал «наше крылечко», как мы с Ехевед его прозвали, сыпал в лицо, а я, завороженный, не мог двинуться с места. Стоял, прислушиваясь к чарующим звукам, которым словно вторила метель.

Вес сыпал и сыпал колючий снег, я стоял и тогда, когда музыка оборвалась.

В окнах погас свет…

Вьюга бушевала всю ночь, а к утру ветер утих. Установились ясные дни, и вечера были тихие, светлые. Молодежь заполняла главную улицу, шумную от веселых возгласов ребят, катавшихся на санках и лыжах, игравших в снежки.

Ехевед я нигде не встречал. Только через неделю, потеряв всякую надежду, неподалеку от дома я вдруг увидел ее.

— Ехевед! — радостно воскликнул я.

Она остановилась, растерянно оглянулась и удивленно спросила:

— Соля?! Как ты здесь очутился?

— Я здесь уже почти неделю… Так хотел тебя увидеть… А ты… ты нигде не появляешься, никуда не выходишь, — взволнованно бормотал я.

— Да, я действительно выхожу редко. Много читаю, — пояснила она.

— Пройдемся немного…

— Сейчас не могу. Дома ждут… — тихо, как бы извиняясь, ответила она.

— Тогда завтра?

— Завтра? — переспросила она, сосредоточенно заправляя под белый пуховый платок выбившиеся из-под него золотистые пряди волос. — Завтра я уезжаю.

— Уже? Уезжаешь?! — Меня словно громом поразило это известие. — Каким поездом?

— Вечерним. Уже договорилась с возчиком Ошером. Это я от него иду.

— Если так, я тоже поеду завтра… Ты ничего не имеешь против? — спросил я полушутя-полусерьезно.

— Хорошо. Значит, поедем вместе, — улыбнувшись, сказала она и протянула застывшую ладошку.

— Подожди еще секунду, Ехевед. Я ведь так давно тебя не видел. Постоим еще немного, — попросил я.

— Не могу, — мягким движением она высвободила свою руку и взглянула мне прямо в глаза. — Завтра… Завтра мы ведь увидимся…

Она ушла.

Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. Потом поспешил к возчику Ошеру, сказать, что завтра тоже еду вечерним поездом. Мы договорились, что сначала он заедет к Ехевед, а потом уже возьмет меня.

Всю ночь я не сомкнул глаз, представляя, как мы сидим с Ехевед близко-близко друг возле друга в санях, потом в поезде. Я держу ее руку в своей, вижу знакомую светлую улыбку на милом, родном лице. Мы разговариваем. Мне ведь надо так много ей сказать и еще больше узнать от нее.

В условленное время Ошер подъехал, но Ехевед, к моему большому изумлению, в санях не было. Шмыгнув в смущении носом, Ошер сказал, что она с ним не едет. Реб Ицхок Певзнер передумал, договорился с другим возчиком — Симхой Рыжим. Реб Ицхок тоже едет на вокзал провожать свою младшенькую. И ему, габе, не подобает, видимо, сидеть в одних санях с комсомольцем.

От этого известия мне стало не по себе, но я ничего не мог изменить и утешился тем, что хоть в поезде мы поедем вместе.

На полпути, неподалеку от запорошенного снегом соснового леса, я услышал позади быстрый топот копыт и скрип полозьев.

— Это они едут, — в сердцах бросил Ошер, осыпая проклятьями Симху Рыжего, который буквально вырывает у него изо рта кусок хлеба.

Я обернулся. В поравнявшихся с нами санях сидела Ехевед, а рядом с ней красивый старик с пышной седой бородой, ее отец. Сани с шумом пронеслись мимо, обдав нас облаком снежной пыли. Вскоре они свернули в лес и скрылись за высокими соснами.

На станцию мы приехали позже.

Когда я вошел в маленький, хорошо натопленный вокзал, там уже не было ни Ехевед, ни ее отца. Вероятно, взяв билет, они куда-то ушли. Я рассчитывал ехать с ней в одном вагоне, но раз так, то я взял билет в бесплацкартный вагон, чтобы потом перейти к ней.