Анатолий Приставкин - Городок

— Гриша,— повторила она совсем тихо, поглаживая его плечо, прикасаясь к нему щекой, лицом,— Гриша, скажи мне, как ты решил? Как мы будем дальше жить?

И он затих, покорился ее ласке.

— Сам не знаю.

— Давай уедем!

— Куда?

— Какая же разница. Ты ведь не можешь рушить свой собственный дом?

— Другие разрушат.

— Другие пускай. Не ты... Только не ты!

— Почему?

— Не понимаешь почему?

Они стояли у окна. В темном проеме улицы светились окна. Вор-городок продолжал жить, вернее же, как подумалось Шохову, доживать свои последние часы. Никто здесь, ни даже Тамара Ивановна, не знал, что ЭТО произойдет на днях. Ждут лишь морозов, чтобы перегнать сюда технику... Краны, экскаваторы, грейдеры... Случись посильней мороз завтра — и завтра ЭТО начнется.

Но если даже Тамара Ивановна не знала ничего, она как женщина, данным ей шестым чувством, понимала, почти слышала это.

— Посмотри на меня,— шепотом приказала она.— Вот так. А теперь слушай. Я хочу, чтобы ты был честен перед ними. Да, да, и передо мной тоже. И перед Вовкой. Перед Мурашкой... Его побег — это вызов тебе, разве ты еще не понял? И только с ТАКИМ ТОБОЙ я могу начать все сначала. Где угодно, как угодно, понимаешь? Потому что до сего дня я тебе верила. В твою идею, Шохов, я верила. И мне страшно разуверяться. Остальное... черт с ним! Не удалось здесь — в другом месте удастся. Обязательно удастся. Руки у тебя золотые, но еще важно, чтобы они чистые были!

Шохов слушал жену, и обмякало сердце, таял и исчезал камень, давивший его. Как выдохнул:

— Выдержишь?

Стало ему вдруг так жалко эту беззащитную, не прикрытую никакими стенами женщину, которую он опять обрекал на бездомье. В горле запершило, стало горько во рту.

Она поняла все и с напускной бодростью, почти легкомысленно воскликнула, что со своим Шоховым конечно же выдержит, потому что он мужичок хоть куда...

— Я с первого вечера, когда ты пришел с Мурашкой, поняла, каков ты в жизни.

— Послушай,— сказал он, решившись.— Нам ведь дают квартиру.

— Квартиру? — (Шохов почувствовал, как она напряглась, как растерялась перед этим словом.) — Настоящую квартиру?

— Да. Двухкомнатную. В Новом городе.

— А почему ты молчал?

— Боялся сглазить.

— Это что же... компенсация за наш дом?

— Да нет,— с досадой произнес он, предчувствуя ее реакцию.— Трест выделил в новом доме.

— Ах, трест? Третьяков?

— Трест, где я работаю. У нас завком жилье распределяет. Между прочим.

— Прости, а рушить... сносить то есть, ты будешь от имени этого самого треста?

Тамара Ивановна спросила и посмотрела ему в глаза. Вот так, заглядывая в его глубину, в самое тайное тайных, умела она распознавать и читать все, что было в нем потаенного, до самой последней, упрятанной глубоко мыслишки.

Нервничая, Шохов спросил:

— Но разве есть что-то дурное, что мы получим жилье? Ведь мы сюда затем и ехали, чтобы здесь устроиться... Ну, пусть не дом — квартира. Но своя, законная, которую уж никто не может тронуть!

— Ты уверен, что никто? — вдруг спросила она с грустью.

— Еще бы! Неприкосновенность... Охраняется...

— Неприкосновенность от чего? От совести?

— При чем тут совесть? — разозлился он.— Что ты заладила! Я не за взятку получаю. Я за свою честную работу получаю.

— Это ты так считаешь, а люди?

— Какие люди?

— Вот эти...

Она кивком головы указала за окошко.

Осмысленно, а скорей неосмысленно, она била его в самое больное место. И это вывело его из себя.

— А почему, почему, скажи, мы должны оглядываться на остальных? — закричал он.— Мы порознь сюда съехались и порознь разъезжаться будем. И никогда больше не встретимся. Мы с тобой ничего о них толком не знаем. Кто что и сколько имеет. Может, у каждого из них в запасе что-то есть.

— Не ври, мы знаем, что ни у кого ничего нет. Мы одинаковые тут...

— Да если, к примеру, мы с тобой откажемся от квартиры, что — им всем станет легче?

Они помолчали, и молчание было недоуменное. Они словно бы перестали друг друга понимать. Говорили и не слышали, кто из них и о чем говорит. Но Тамара Ивановна не могла не быть сейчас непонятой, она знала, что сейчас решается их, ее и мужа, судьба. И она умела бороться за них обоих, на том и стояла все эти годы.

— Шохов мой...— Она произнесла совсем тихо, как всегда, когда хотела сказать что-то очень важное для них обоих. — Шохов мой! Не в них дело, а в нас с тобой. Как ты не понимаешь, что мне тяжко будет жить в удобной квартире, если я буду знать, что Галина Андреевна или Коля-Поля с грудным младенцем живут в общежитии. Да я не смогу им на глаза показаться. Тем более, что каждый может мне тыкнуть в глаза твоим трестом, который тебе дает, но твоими руками и рушит...