Людмила Семигина - Есть о чем вспомнить

— Зоя, нам письма нет? — прервала ее думы Романовна.

— Нету, Романовна, сегодня, — покачала головой почтальонка. — Может, завтра будет.

— Все сердце, Зоя, изболелось, — пожаловалась женщина. — Ведь последняя она у нас. Десятилетку дали, больно охота, чтоб в институт поступила!

— Поступит, она у вас способная.

— Способная-то способная, а зубатиться, вить, любит, боюсь, в городе башку-то сломют ей!

— А и надо, а как же… Мой Димитрий вон какой был, помнишь? Вот и до начальства дослужился. Жизнь-то, она всякая-разная, зубы надо иметь… Завтра, может, будет известие-то тебе. Я вот тоже от своего Димитрия ждала-ждала, на днях письмо пришло, зовет в гости и сам сулится приехать.

— Я и пишу, приезжай, мол, сынок, — радостно заговорила Зоя, и глаза у ней затуманились.

— Куда уж нам ездить, отъездились, годы уже не те, — вздохнула Романовна. — Пиши, пусть лучше приезжает.

— Теть Зоя, мамака велела спросить, нам есть чего? — подскочил белоголовый парнишка.

— На-ко вот газетки и письмо вроде было вам, — она порылась в своей сумке и подала мальчику почту. — Не потеряй письмо-то, мать ждет не дождется.

— Не! — мальчишка сунул его за пазуху. — Теть Зоя, мы с ребятишками сегодня к вам придем, картошку выкопаем и воды натаскаем.

— Спасибо, сынки.

Вот такой же ее Димка был — глазастый, только худой больно, толстеть-то не на чем было: отец на фронте погиб…

— Здравствуй, Зоя Ивановна! — встретился ей председатель колхоза. — Как здоровьице?

— Хожу пока, — слабо улыбнулась она.

— Может, сменить тебя, тяжело, — кивнул он на сумку.

— Нет уж, — покачала головой женщина. — Двадцать лет с ней… с ней-то — и с людьми.

— Сын пишет? — председатель внимательно глянул на нее.

— А как же! На днях письмо пришло, сулится приехать.

— Все дурака валяет?

— Сейчас на заводе, — торопливо заверила мать. — В школу вечернюю ходит, женился… Я, пишет, мама, образумился, понял, что неправильно жил.

— Да, — задумчиво произнес председатель. — Ну ладно, носи свою почту.

Почтальонка Зоя вечером неожиданно умерла. Села отдохнуть на лавочку и неожиданно умерла. Люди собрались около нее. Сначала боялись подходить — жутко было. Сидит и в одну точку приоткрытыми тусклыми глазами смотрит. Сумка рядом лежит. А Зоя будто горькую думу думает. Одна рука на сумке лежит, почту-то так и не разнесла до конца.

…Хоронили ее всем селом. Крест поставили (верующая была), оградку железную колхоз заказал. У могилы помолчали. Женщины прослезились. Тихо шумели березы.

— Сын-то не приехал, — осуждающе сказал кто-то.

— Телеграмму, поди, никто не дал, — предположил другой.

— Куда ее давать? — хмуро спросил председатель. — Адреса-то нет.

— Она сказывала, что письмо на днях получила, будто бы сулился приехать с женой и внучком…

— Ничего она от него не получала. Три года ни слуху ни духу с тех пор, как приезжал.

— А наговаривала-то чё…

— Не наговаривала, а мечтала, — поправил председатель.

Расходились молча. Дольше всех задержались старушки. Обсудили место, где захоронили.

— Слава богу, хорошо лежит наша Зоя — и с той и с другой стороны дети. Как специально подгадала.

— На этом свете порадоваться не пришлось, так там навек с детьми будет… Одна радость…

Очень интересно она помирала. А не собиралась помирать-то. Нет, не вообще, конечно, не собиралась, она знала, что не помирать вообще невозможно. А в этот именно день не собиралась. День-то выдался очень хороший: теплый, ласковый.

Все в этот день у старухи Печоркиной шло своим чередом. Утром рано поднялась, корову подоила, в табун ее выгнала, молочка парного внукам унесла. Она его не просто уносила, а через окошко в заборе передавала каждое утро дочери Татьяне. Дочь ее рядом жила, и зять, чтобы лишний раз не бегать, в высоком заборе окошечко прорезал. Очень удобно общаться было. Крикнет старуха в окошечко: «Танча!», дочь тут как тут.

Передала она парного молочка кринку, перебросилась с дочерью новостями. Потом за огород принялась: грядки делала, садила кое-что по мелочи. В магазин еще в этот день сходила: сахар кончился, да хлебца булку мягкого взяла. По дороге еще подругу по детству Анну Паздееву повстречала. Та еще спросила:

— Отсадилась, поди уж, Павловна?

— Посадила кое-чего, — весело ответила ей она.