Всеволод Кочетов - Избранные произведения в трех томах. Том 1

От таких мыслей хрупкая бледная ленинградка становилась для Маргариты Николаевны еще ближе, еще понятнее, и когда спустя неделю табачницы собрались уезжать, Маргарита Николаевна провожала Зину как самого дорогого человека, звала гостить, напекла каких–то лепешек ее детишкам и даже всплакнула по–бабьи у нее на плече. Ленинградки уже расселись по машинам, когда прибежала раскрасневшаяся Варенька.

— Девушки, девушки! — кричала она. — Подарок вам, подарок! Для всей фабрики! — И высоко поднимала лохматого серого кота.

Подарок вызвал страшный шум, из машины неслись крики: «Сюда! Нет, сюда! К нам!»

Варенька отдала кота Зине, но тот сразу же вырвался из рук Зины, его едва поймали вертевшиеся вокруг ребятишки и водворили в кабину между шофером и престарелой мундштучницей.

Машины ушли, но еще долго колхозницы вместе с Маргаритой Николаевной стояли среди пыльной дороги и смотрели им вслед.

Трактористы полукругом выстроились возле трактора, на закопченном капоте которого белой краской была выведена жирная семерка. За рулем трактора восседал Миша Касаткин, а его напарник, Костя Ящиков, навалившись животом, лежал на крыле над колесом. Машина только что остановилась, за плугом влажно блестели пласты плотного суглинка.

— Достигнув этого места, — говорил Цымбал, проводя носком сапога черту перед радиатором машины, — трактор номер семь, а это значит и его водители, выполнили сезонную норму выработки. Почему так получилось? Потому что Касаткин и Ящиков внимательнее других занимались мотором, вникали в технику. Если у каждого из нас, заглянув в книгу учета, мы насчитываем за весну и лето по десятку–полтора аварий, то у Касаткина и Ящикова всего две аварии, да и те были быстренько ликвидированы самими ребятами, тут же; в борозде. Трактористы эти — Касаткин и Ящиков — всем пример!

Касаткин и Ящиков важно пыжились. Касаткин даже многозначительно кашлянул в свой грязный кулачок.

— Я здесь митинг разводить не собираюсь, — продолжал Цымбал, — но факт хорошей работы отметить должен, и требую, чтобы в ближайшую неделю, равняясь на семерку, все выполнили сезонную норму. Касаткина и Ящикова премирую каждого велосипедом, которые присланы нам из штаба армии.

— Это называется: ценный подарок командира! — внушительно заметил Козырев.

— Красота! — внезапно закричал кто–то из ребят, нарушив торжественную атмосферу вручения ценных подарков.

— Это еще что? — строго спросил Цымбал. — Какая красота имеется в виду?

— Обед везут прямо в поле!

Подъезжала подвода, на которой среди термосов важно возвышалась Лукерья. За ее спиной стояло нечто подобное трехведерному пузатому бочонку.

— Очень кстати, Лукерья Тимофеевна! Потрясающе кстати! — приветствовал Козырев стряпуху. — Ваш сынок благодарность от командования получил. За отличную службу. И велосипед к тому же, который решительнейшим образом украсит ваше домашнее хозяйство.

— Ишь ты! Благодарность? Велосипед? За какие же такие отличия? — спросила Лукерья, не очень веря Козыреву, и спрыгнула с телеги. — За ум, что ли, взялся?

— Сезонную норму выполнил, — объяснил ей Цымбал.

— Ну вот уж тогда действительно кстати я подъехала! Аккурат пиво в том бочонке. По случаю успехов на картофельном фронте Маргарита Николаевна велела наварить. Вези, говорит, трактористам. Пейте, ребятки!

Содержимое бочонка не слишком походило на пиво, но было оно густое, пенистое и имело довольно приятный вкус. Пили его не торопясь, смакуя. Хвалили. Лукерья сидела возле бочки и, подперев пальцем щеку, затуманенными глазами смотрела то на одного, то на другого, то на третьего. Чувствительная по натуре, она и в эту минуту была склонна всплакнуть и, как ни удерживалась, стыдясь мужской компании, нет–нет да и смахивала набегавшую слезу.

— Ну что вы, Лукерья Тимофеевна! — заметив это, сказал Козырев. — Сыну вашему поощрение, а у вас — слезы. Давайте–ка чокнемся с вами да выпьем! — Он до краев наполнил пивом большую кружку, поднес ее Лукерье.

— Такая уж душа бабья. — Лукерья утирала глаза жесткой ладонью. — То с горя, то с радости… И народ–то вы больно душевный: что ни свари, всё хвалят. А и за что хвалить? Не за что. Разве ж я бы вас в другое время такими кушаньями потчевала, сыночки!

— Отвоюем, разобьем Гитлера, вот тогда и придем, — сказал Бровкин. — Угощай, дескать, тетка Луша.

— Поскорей бы! А уж угощу!..

— Да с сыном–то, с сыном чокнись, мать! — снова сказал Бровкин. — Именинник он у тебя!