Всеволод Кочетов - Избрание сочинения в трех томах. Том второй

2

Жуков давно освоился с заводом, с заводским коллективом, прочно в него вошел. Он был своеобразный человек. Несмотря на свои пятьдесят лет, он как бы не старел, оставался комсомольцем боевых революционных лет, по–прежнему горячим, увлекающимся, только прибавилось опыта, жизненных наблюдений, знания людей. Комсомольцем остался Жуков и в личной жизни. Он привез с собой на Ладу жену и двоих сыновей, старшую дочь оставив в Москве: она училась в университете. Ему временно отвели небольшую квартирку из двух комнат. «Временно» превратилось в «постоянно». Заселяли новые дома, Жукову приносили ордера на новое жилище — просторней, удобней, но он отказывался. Он даже серьезно поспорил по этому поводу с Иваном Степановичем. Иван Степанович сказал: «Не понимаю, товарищ Жуков, вашей позиции. Человек, который столько работает, как вы, который выполняет задачу, поставленную Центральным Комитетом партии, вправе он претендовать на хорошие жилищные условия или нет?» — «Да, вправе, — ответил Жуков. — Но мы с вами, товарищ Сергеев, капитаны. Завтра, если партия потребует, станем матросами. Но сегодня капитаны. Капитан, как известно, уходит с корабля последним». — «Что вы этим хотите сказать?» — «Только то, что на новую квартиру я перееду, лишь когда все до единого наши рабочие будут расселены из общежитий и дедовских домишек Старого поселка. Прошу на эту тему со мной больше не разговаривать».

Он принес с собой на завод тот стиль работы и поведения, о котором твердил Ивану Степановичу дед Матвей. Был Жуков прост во всем и, главное, — в отношениях с людьми. От него никогда не слышали расплывчатых, неопределенных ответов: подумаем, обсудим, посмотрим. Он говорил только «да» или «нет». «Так можно и ошибиться», — сказал ему однажды Иван Степанович. «Можно, — ответил Жуков. — Тогда надо ошибку исправить. Но тянуть, крутить, ничего не решать — это худшая из ошибок. На войне, например, она часто совсем неисправима».

На заводе к Жукову относились по–разному. Были и такие, которым его резкий и четкий стиль работы не нравился. Этот стиль исключал неопределенность, пустое времяпрепровождение, замаскированное внешней деловитостью и напускной озабоченностью. Можешь иметь какой угодно вид, можешь мчаться с папками под мышкой из цеха в цех, — ни напускное величие, ни мелкая суета Жукова не обманут, о тебе он судит по тому, как идет твое дело. Естественно, что хорошие работники Жукова полюбили, плохие или не любили, или просто боялись, потому что от него не укроешься. Он говорил человеку в глаза все, что думал о его работе, и этого же требовал от каждого. Дед Матвей очень любил беседы с Жуковым, приходил к нему в кабинет запросто, «обменяться мнениями». Ходили к Жукову многие рабочие. И не только в кабинет, а и домой, и не только по заводским делам, но и по личным. Рабочие его приглашали в гости, снова звали на рыбалку. От рыбалки Жуков отказывался. «Какой я рыбак, товарищи! — говорил он. — Тридцать пять лет не рыбачил. Червя насаживаю с хвоста».

Однажды домой к Жукову пришел Александр Александрович — вскоре после того, как расстался с Ильей Матвеевичем. Семья Жуковых сидела за столом. Был вечер, пили чай. Поставили стакан и перед Александром Александровичем. Но тот от чая отказался, спросил:

— Время у вас, товарищ Жуков, есть?

— Есть.

— Выйдем со мной на улицу — что покажу.

Они вышли. На улице, у подъезда, стояла сверкающая лаком и стальными частями серая «победа», вокруг которой толпились ребятишки.

— Вот, товарищ Жуков! — торжественно заговорил Александр Александрович. — Приобрел! Старый стал, может и жить уже недолго. Побалуюсь. Как смотрите?

— Замечательная машина, товарищ Басманов! Поздравляю.

— А если прокатимся, а? — Александр Александрович отомкнул ключом дверцу. — Вы вроде почетный пассажир. Первый!

— Почетным быть не хочу, а первым — с удовольствием. В канаву не влетим?

— Этого не бойтесь.

Поехали по гравийной плотной дороге вдоль залива, вдоль дюн, меж соснами. Александр Александрович умело вел машину, сидел за рулем сосредоточенный, серьезный, никак и ничем не проявляя своей радости. Он упорно откладывал на сберегательную книжку деньги и давно в мыслях гонялся по этим дорогам. Сбылось, свершилось!

Покупка машины ускорилась размолвкой с Ильей Матвеевичем. Обидел Илья Матвеевич своей заносчивостью: ты, мол, валяй на ремонт, а я еще в тираж выходить не собираюсь. Тебе, мол, вроде и дела всего, что старые галоши ремонтировать, а только ему одному всюду главенствовать. Все может, все одолеет! Назло Илье Матвеевичу, может быть и на зависть, поспешил обзавестись машиной. Пусть видит, живу — не тужу.