Всеволод Кочетов - Избрание сочинения в трех томах. Том второй

Селиванов пришел, таща на спине резиновую лодку. Стукнув носком ботинка по упругой резине, он проверил, хорошо ли лодка надута, спустил ее на воду и на одном, коротком, будто поварешка, весле поплыл туда, где мелькало, то подскакивая, то погружаясь, удилище Александра Александровича.

Было уже темно, на берегу больше догадывались, чем видели, чть среди озера делает Селиванов, но почти каждый считал нужным подать ему какой–либо совет. Кричали, и эхо из конца в конец носило крики над водой: «Ай–ай — ай–ай… ить–ить — ить–ить».

Вернулся Селиванов минут через сорок и выбросил из лодки на берег толстую и тяжелую, как полено, измученную рыбину. Было в ней сантиметров восемьдесят длины и килограммов десять весу. Таких карпов Александр Александрович никогда еще не лавливал. Он опустился рядом с рыбиной на корточки и не мог наглядеться; дергал за плавники, подымал ногтем жаберные крышки; вздрагивал, готовый упасть на нее, когда рыбина делала движение ленивым хвостом, — боялся, не ушла бы в воду.

Волновались, переживали событие и все остальные, кто только был на берегу. Один Селиванов оставался спокойным, будто событие его–то и не касалось. Что ему волноваться, когда многолетний неписаный закон Желтой ямы гласил: «Спасенная снасть — владельцу; добыча, снятая со снасти, — тому, кто достал снасть». Каждую субботу Селиванов уходит на озеро без всяких удочек, только с лодкой, и каждое воскресенье он возвращается домой с рыбой. Под утро, когда утомленные рыболовы клюют носами в коленки, карпы утаскивают у них не одну удочку. Что же Селиванову волноваться: ловил не он, а получит все равно он, — закон никогда еще не нарушался.

Но в этот раз поднялась целая буря.

— Такую рыбину брать не имеешь права! — Кузнец Рыжов встал перед Селивановым и развернул богатырскую грудь.

— Не то мы тебя самого туда отправим! — кричал расходившийся, обычно очень тихий, вахтер дядя Коля Горохов.

— Отдать это Селиваське?.. Не вздумай, Александр Александрович! — грозил чемпион по карпам слесарь Бабашкин. — Плохо тебе будет, честно говорю…

Александр Александрович молча сматывал удочки. Никогда в жизни не совершил он поступка, подсказанного ему только «голым разумом», ненавистным разумом без души. И разве мог он взять своего редкостного карпа у Селиванова, хотя разум требовал сделать именно так?

Жуков наскоро посовещался с Горбуновым.

— Товарищи! — сказал он, удерживая за рукав Александра Александровича. — Совершенно безобразный вы установили порядок. И напрасно мастер Басманов думает, что этот порядок справедлив, и так безропотно отдает свою добычу человеку, который на нее никакого права не имеет. Помочь товарищу в беде и требовать платы… Куда же это годится! Не по–коммунистически получается, а по–капиталистически. Предлагаю такое безобразие отменить. Со следующей субботы у вас будет резиновая лодка общего пользования. Завком обещает приобрести. Так, товарищ Горбунов?

— Будет, ребята, лодка, — подтвердил Горбунов. — Что же вы раньше не требовали? Развели тут частнокапиталистический сектор!

Жуков удочек уже не закидывал. Он сидел у костра, к нему подходили на перекурку, разговоры не прекращались почти до самого утра.

Что касается Александра Александровича, то старика с великим трудом уговорили забрать своего карпа, и то лишь благодаря тому, что все удильщики проголосовали за отмену установленной Селивановым монополии.

5

Катя вышла из Дома печати, — так назывался двухэтажный книжный магазин в центре города. В букинистическом отделе она купила книгу о декабристах, автором которой был известный советский историк. В прошлом году историк приезжал на Ладу и читал публичную лекцию в зале филармонии. Сидя в третьем ряду, Катя ловила каждое слово лектора, она убеждала себя в том, что по окончании подойдет к нему, поговорит с ним, попросит у него совета, над чем и как ей работать, чтобы не разбрасываться по всем эпохам и странам. Но по мере приближения лекции к концу убеждение ее стало вдруг ослабевать, и Катя с грустью призналась себе, что струсила, что разговаривать она не будет, что у нее для этого не хватит мужества. Она ограничилась запиской, в которой просила историка назвать все книги, какие он написал.

Перед лектором на столике лежала груда записок. Катя боялась, что ее записка затеряется среди них, что лектор ей не ответит. Но он ответил, и Катя торопливо записала в блокноте десятка полтора названий. В течение года она терпеливо и упорно собирала эти книги в магазинах. Не хватало вот только работы о декабристах. Как хорошо, что она догадалась оставить в Доме печати заявку. Вчера букинистический отдел прислал ей открытку: книга есть.