Всеволод Кочетов - Избранные произведения в трех томах. Том 3

Он говорил и говорил. Говорил убедительно. Горбачев попросил его оставить папку с докладной денька на два, на три, он почитает, проконсультируется со специалистами, посоветуется на заводе. Зерно истины, по его мнению, в утверждениях Крутилича есть, если, конечно, он, Горбачев, все–таки давно оторвавшийся от непосредственной практики завода, не отстал от современной организации некоторых производственных процессов. Вот он изучит вопрос, и тогда, возможно, они вновь встретятся.

Крутилич поблагодарил, сказал, что был уверен в поддержке, что Горбачев ему сразу понравился — лицо рабочего человека, не бюрократ, не вельможа, — и, довольный, ушел.

Горбачев принимал одного посетителя за другим и чувствовал себя все хуже. Ко времени обеда он совсем сдал, пошел в кабинет ко второму секретарю, сказал, что, пожалуй, уедет домой и не вернется сегодня, полежит: мотор что–то неровно работает. Второй секретарь пошутил: клапанам, дескать, притирочку надо сделать да на поршнях кольца поменять.

Дома Горбачев сделал вид, что просто голова разболелась, лег на диван в кабинете, отвернулся к стене. Анна Николаевна постояла возле него с бутылочками лекарств в руках, но, видя, что глаз он не открывает, — значит, хочет полежать в тишине, — вышла неслышно из кабинета, оставила его одного. Он полежал, полежал, и ему сделалось небывало, незнакомо тоскливо. Ушли, видите ли, все — и жена, и дочь, и сын, бросили в одиночестве. А вдруг он умрет, вдруг ударит его сейчас по сердцу инфаркт, придут, а его уже нет и никогда больше не будет… Странные люди. Беспечные, черствые. Ведь вот бы мама, будь она жива… Как сидела, бывало, возле его постели, когда скарлатиной болел. На горло чулок с горячей золой повязывала, пить давала что–то вкусное. А суп!.. Он хорошо помнил этот вкуснейший в мире суп, который варила ему мама. Из воблы.

Он лежал с закрытыми глазами, чувствовал на губах соленый вкус, обонял острый, вызывающий воспоминания запах. Видел свою мать, старенькую, ее сухие, коричневые руки, ее глаза, в которых всегда тревога за них, за детей, за него, за Ванюшку.

— Ваня, Ванечка, — услышал он встревоженное. Перед ним снова стояла Анна Николаевна. — У тебя же слезы текут. Что с тобой?

— Не выдумывай, — ответил грубовато, стараясь скрыть свое состояние. — Какие слезы? Лучше бы ты позаботилась обо мне.

— Ну пожалуйста, пожалуйста, вот дурной какой. Ведь и живу только для этого.

— Пожалуйста, пожалуйста!.. — передразнил. — Супу бы хоть раз в жизни сварила из воблы. Гроши стоит. Воблина да две картофелины.

— Могу, Ванечка. Но это, наверно, гадость. Есть не будешь.

— Как так гадость? Все детство ел, мать варила. Не будешь, не будешь!.. Откуда ты знаешь, буду или не буду?

— Хорошо, сварим тебе суп. Если мы эту штуку сумеем достать.

— Мать доставала, — сказал упрямо.

Вечером ему принесли тарелку супу. Весь город объездила Анна Николаевна, с трудом, в пивнушке возле пристани, отыскала несколько тощих сушеных рыбиц, привезенных с каспийских берегов.

От тарелки шел крепкий запах. Пахло сапогами, шорной лавкой, дымом…

Прихлебнул с ложки: горько, солоно, противно. Но все же ел. Из упрямства ел. Это был для него суп детства. Мамин суп.

Эту беленькую, коротко остриженную девушку Андрей впервые увидел в летнем кино. Шел мимо городского сада после работы, остановился перед афишей с целующейся парой и купил билет. Беленькая девушка сидела с подругой в ряду перед ним, подруги тихо переговаривались; Андрей понял, что картина беленькой не нравится, она в ней все критиковала.

После сеанса он шел за ними по аллеям до выхода из сада. Рассматривал беленькую. Походка у нее была спокойная, красивая, Андрею нравилось каждое ее движение. Он слышал, как беленькая говорила: «Кинематографисты думают, что молодежи нужны картины только о любви, со всей этой сентиментальщиной. Конечно, приятно посмотреть про любовь. Но мы сейчас с тобой, Аллочка, разве любовь видели? Устройство уютного семейного гнездышка. Это же обывательщина, мещанство». — «Ты всегда так категорически, Капа, судишь… А мне, например, они, эти молодожены, понравились. Все показано у них точно как в жизни: и как привел он ее в первый раз домой, к маме, и как ребеночка они вдвоем рассматривали, и как ванночку покупали…» — «Перестань! — перебила беленькая Капа. — Даже слушать неприятно, не то что смотреть. Кому эта пошлость нужна? Представь себе Ромео и Джульетту покупающими ванночку для своего будущего младенца…» — «Скажешь, Капочка! Это же какие были времена!» — «У нас все на времена сваливают: было когда–то — летали на крыльях, а теперь не то, теперь ползайте по земле. Вот и получится, как Горький сказал: ни сказок про нас не расскажут, ни песен про нас не споют».