Иван Евсеенко - Заря вечерняя

Не спалось всегда Афанасию в эти первые весенние ночи. Он то и дело выходил к реке, слушал, как она вздыхает, как просыпается после долгого зимнего сна, как откуда-то из самых ее верховьев все катится и катится, приближаясь к Старым Озерам, ледолом. Река вся гудит, стонет, почерневшие льды поднимаются иногда чуть ли не вровень с берегами, верховой ветер рвет и ломает деревья. От его порывов начинают сами собой раскачиваться и звенеть на тополях качели.

И вдруг в предрассветной синеве все на минуту успокоится, замрет, вконец истомившись в этой весенней ночной борьбе. А в следующее мгновение река, собрав воедино все свои силы, колыхнется между двумя берегами, да так, что льды не выдержат, затрещат. Вдоль и поперек побегут по ним глубокие, хорошо различимые даже в темноте трещины — и уже ничто не может сдержать напора реки: она бурлит, пенится, разворачивает по течению льдины и несет их мимо Старых Озер. В эти минуты всегда слышится Афанасию, как где-то далеко-далеко кричат и курлычут, возвращаясь домой из жарких стран, журавли…

В этом году все было вроде бы точно так же. Афанасий поднимался среди ночи, выходил на лед, помечая себе дорогу пешней, слушал, как гудит над морем ветер-верховник, как кричат высоко в небе журавли, как вызванивает каждой веточкой сухой камыш.

Но настоящего ледохода Афанасий так и не увидел. Лед на море от весеннего солнца чернел, набухал, но с места не стронулся, а начал постепенно стаивать, тонуть в мутной, считающейся теперь морской воде. Лишь на самой середине моря, где раньше была река, Афанасий заметил несколько небольших льдин, которые медленно, словно нехотя, плыли в сторону плотины. На ледоход это, конечно, походило мало…

Чтоб зря себя не мучить и при случае не выдать Николаю своего настроения, Афанасий все весенние дни проводил в лесу.

Горбунок, радуясь первой пробившейся травке, клейким, готовым вот-вот раскрыться почкам на ежевике, бежал неостановимо, бойко, пугал своим пофыркиванием любопытных сусликов, которые с утра дежурили над норками.

Лес оживал, наполнялся весенней пробуждающейся жизнью. В ольшаниках ремонтировали гнезда, о чем-то кричали, спорили вороны, в зарослях мелколесья стрекотали сороки, из полей, уже освободившихся от снега и дожидающихся пахоты, мчались в село за добычей грачи и галки. На лесных полянках, почуяв раннее тепло, уже порхали бабочки: желтые, голубые, темно-красные с фонариками на крылышках. Одна из них по неосторожности села на холку Горбунку, и Афанасий несколько минут любовался ее бархатным одеянием.

В сосновом лесу, в еловых борах весна начиналась по-своему. Хвоя с наступлением тепла помолодела, налилась свежей зеленью, иголки на ней заострились и при малейшем прикосновении грозно, по-боевому топорщились, словно не хотели никого к себе подпускать. Худенькие вылинявшие белки потеряли свою прежнюю осторожность и иногда выбегали на дорогу, едва не попадая под копыта Горбунку. Несколько раз Афанасий слышал, как совы и филины, должно быть путая день с ночью, ухают, пугают своим криком лесных обитателей. На высоких тополях у подножья Великих гор Афанасия всегда встречали два лесных голубя — горлицы. Он останавливал Горбунка, чтобы послушать, как они по-человечьи разговаривают друг с дружкой, перекликаются.

Земля уже везде оттаяла, вдоволь напиталась талой водой, весенними обильными дождями. На старых сосновых вырубках, быть может, даже чуть раньше положенного срока начала пробиваться крапива; то там, то здесь под кустами боярышника зазеленели крохотные листочки земляники; в низинах, освобождаясь от снега, набухли белесые подушечки мха. Но больше всего Афанасия радовали березы и клены на вершине Великих гор. Они еще месяц назад почуяли приход весны, пробудились от зимней спячки, наполнились терпким прозрачным соком. В одной из берез Афанасий проделал небольшую дырочку, вставил туда вишневый желобок, и тяжелые капельки начали медленно стекать по нему в алюминиевую фляжку, которую Афанасий всегда носил с собой в лесу.

Возвращался домой Афанасий всегда уже в сумерках, вез для Екатерины Матвеевны лесные подарки: то фляжку березового сока, то вязанку сушняка для растопки печи, а то и ветку начинающей распускаться черемухи. Екатерина Матвеевна встречала его возле калитки, забирала подарки и звала в дом. Радостно было Афанасию идти следом за ней, вести в поводу Горбунка, вдыхать запах черемухи — и совсем не думать про море. Но оно тут же напоминало о себе криками чаек, гудками прогулочных пароходов; плескалось о песчаный берег, шумело настоящим морским прибоем. И не думать о нем было нельзя…