Виктор Зиновьев - Нижний горизонт

Такую работу, как сейчас, Дуня любил: дышится вольно, думается легко. Сквозь шум стал доноситься хор голосов: «Пам, пам-тарам! Давай носи!» Мужчинам подпевали женщины, тонко, тоже негромко: «Не спеши, тарарам!» Когда Дуня долго ехал в поезде, то в стуке колес начинал слышать такие же голоса. Это означало, что он дремал, даже если глаза открыты. Плохо, что Дуня не курил. В самый раз засмолить папироску, чтобы встряхнуться.

Кольцову, видать, тоже захотелось немного освежиться. Он перекинул рычаг стопора и сказал:

— Пойти перекусить…

Кивнул головой в сторону насоса, закачивающего бетонитовый раствор:

— Выключи пока. Чего тратить.

При перерыве на обед бурение обычно останавливали. Но когда геолог пристально рассматривал керны и качал головой, агрегат не отключали даже для профилактического ремонта. Это называлось «аварийная ситуация», потому что буровой снаряд шел сквозь валунно-галечные отложения и стенки скважины осыпались. Сегодня геолог за кернами приедет только к вечеру…

— Скоро нижний горизонт, здесь валунов нету, — словно угадал Дунины мысли Кольцов. — Спокойно пойдет до самого слоя. Я-то знаю.

Они вошли в тепляк-кухню и принялись греметь, чтобы повариха Надя проснулась. Она будто и не спала, тут же вынырнула из-за своей загородки, зевая и почесываясь.

— Чегой-то рано. Так не прокормлю!

— Жрать неси, — скомандовал Кольцов. — За свои едим. — И добавил, посмеиваясь: — Ох, молодой я метал, только за ушами хруст! Когда чего было метать, конечно…

— Утка с утра осталась, подавать?

— Подавай, еще настреляем! — сказал Дуня и поглядел на Кольцова.

Тот пробурчал что-то. Но сегодня не стал укорять за пустую трату патронов. Сам Дуня не имел ружья, только самодельный охотничий нож из лопаты. Когда Кольцов разрешил взять ружье, он доставал нож из тумбочки и вешал на пояс. Ручей, на котором велась разведка водоносного слоя почвы, назывался Правая Козлинка, и Кольцов говорил: «Козлов боишься? Их здесь нет давно! Да и промажешь!» Ничего, стрелять Дуня научится. Здесь важна тренировка.

После еды повариха убрала со стола, погремела крышками исходящих паром кастрюль на плите и ушла за перегородку. На вахте всем работать много приходилось. Повариха Надя кормила их через каждые шесть часов и спала урывками.

Сытый Кольцов подобрел. Он ковырял пальцем в желтых зубах и рассказывал, время от времени сплевывая:

— В молодости организм работает на будущее, мол, все потом. Вот и запасает жирок. А сейчас много есть ни к чему. Опять, — он обтер пальцы о штаны, — к женщинам уже не так. Молодым был, вроде тебя, тоже ни черта не понимал. Жениться — ну, все, конец света!

— Я на свадьбе четко сразу родителям заявил… — начал было Дуня.

Но Кольцов перебил, поднимаясь:

— Ладно, пошли. Скоро кернить.

По указанию Кольцова Дуня закачал еще воды в емкость и насыпал туда глины из резинового мешка. Порошок серыми комьями поплыл по воде, и пришлось каждый ком разбивать палкой. Потом они продолжали опускать «свечи» в скважину.

Дуня положил концами к станку сразу две штанги и сказал:

— Я сразу поставил условие: мать твоя к свадьбе не касается, только на наши деньги. Моя поплакала, конечно… Теще сказал (она торгаш): «Вы свои дефициты нам не носите». Она: «Ты меня и мою дочь презираешь!» Ну, а потом пошло-поехало само…

— Угу, — угрюмо произнес Кольцов и посмотрел на часы. — Проверь давление.

Дуня обошел манометры и для верности подергал рукой крепления шлангов.

Кольцов, наклонив голову, будто прислушиваясь к далекому голосу, чуть заметно шевелил черными пальцами на рычагах. А Дуня с обидой думал, что вот он открыл душу, а Кольцову до нее дела нет. Правда, он сам, не ожидал, что расскажет все.

Женился Дуня через год после демобилизации в колымском поселка Ягодное, куда приехал по договору. В стройуправлений он работал бурильщиком, уже тогда по второму разряду, а квартиры так и не давали. Поселились у жены, в соседнем поселке, там в это время организовалась новая геологоразведочная экспедиция, и с работой устроилось. Однако с ее родителями он не поладил с первого дня. На обиды не отвечал, не тот у него характер, но помнил их долго, и на сердце скапливалась злость. Нет, у него тоже мать с отцом не ангелы, случалось, ругались между собой и с соседями. Но эти барыги — что ни день, тащат из магазина сумки товаров, продают соседям… Совести у них нет.

Станок вдруг натужно загудел и затрясся мелкой дрожью.