Альберт Мифтахутдинов: Дни ожиданий

Наутро был прекрасный день, прилетел вертолет, но Алекс не спешил, он знал, что в порядке живой очереди ему не на эту машину и не на следующую, надо еще талон в сельсовете взять на авиаочередь, отпускников накопилось много.

…Едва гости и хозяин успели позавтракать, на крыльце появился Мэчинкы.

Мэчинкы потоптался в коридоре, отряхнул снег с торбазов, постучался, вошел. Долго стоял молча, потом вымолвил:

— Эттвунэ… умерла… нет старухи больше…

И сел на пол у двери.

Эттвунэ была его родственницей, самой старой работницей пошивочной мастерской. Пенсионерка работала на дому — шила торбаза, тапочки, обшивала бисером кухлянки. Ее шитье узнавали всюду. Кащеев уже и не помнил, сколько он грамот ей навручал.

Смерть его не удивила — много раз за годы правления ему приходилось бывать на местном кладбище, да и знали в селе, что Эттвунэ готовится уйти «к верхним людям», сама говорила, но все же печальное известие оглоущило его. Он поднял Мэчинкы с пола, усадил на табурет. Мужчины закурили.

— Ее готовят? — спросил Кащеев.

Мэчинкы кивнул.

Председатель и гости оделись, вышли на улицу.

…Бабушку Эттвунэ хоронили вечером. Хоронили ее по русскому обычаю, в могиле. Так захотел Джексон Кляуль, председатель сельсовета, ее сын. Провожали ее многочисленная родня, соседи и руководство в лице Д. Кляуля, И. Кащеева, главного бухгалтера, главного зоотехника, начальника узла связи и др.

Именем своим Джексон Кляуль обязан отцу. Когда-то, много лет назад, американский торговец Джексон взял в служанки молодую Эттвунэ. Эттвунэ была украшением фактории, Джексон с ее помощью неплохо вел дело — она была и переводчицей, и приказчицей, и хозяйкой дома. Меха обильно текли на склады торгаша-американца. Но все когда-нибудь кончается. Пришел конец и бизнесу Джексона, Советская власть прикрыла его контору, конфисковав часть пушнины, которую торговец не успел вывезти.

Уехал Джексон на Аляску, оставив Эттвунэ. Обещал забрать потом. Но это «потом» так и не наступило, а Эттвунэ уже родила.

Назвала своего малыша в честь отца, но было у него и чукотское имя — Кляуль (в переводе — мужчина).

Когда началась паспортизация, столкнулись с проблемой — как записывать. Дело в том, что у чукчей нет отчеств и фамилий. Есть имя, оно же и фамилия. Но в паспорте требовалось записать имя и фамилию. Всем чукчам давали русские имена, какие понравятся, на выбор. Или американские, или норвежские. По имени тех людей, с которыми встречались, а норвежцы и американцы частыми гостями были на чукотской земле. По настоянию Эттвунэ в свидетельство о рождении сына было записано имя — Джексон, отчество — Джексонович, фамилия — Кляуль.

Имена старались разнообразить, чтобы не было путаницы. Старики припоминали свои вояжи на ту сторону пролива, так появились в поселении Джон, Габриэла, Бен, Свен, Гарри и даже один Гонсалес. Из русских имен особой популярностью пользовались Иван, Мария и Тимофей.

Было даже имя Петров. Не фамилия, а имя. Его присвоил себе охотник Келекей в честь своего друга пограничника Петрова. Так и записано было — Петров Иванович Келекей. Отчество, естественно, Келекей тоже позаимствовал.

Ко всем этим кажущимся странностям давно привыкли, и если это резало кому-нибудь слух, то только приезжим. С расспросами обычно не приставали — известное дело, тут конец света, всякое может быть, ничему не надо удивляться.

И вот Джексон Джексонович Кляуль (или просто Джексон) не захотел хоронить мать по-чукотски. Во-первых, она сама так ему наказывала, а во-вторых, в ее решении немалую роль играло и то, что сын ее председатель сельсовета, человек новой жизни, а обряд старый, могущий прогневить других советских духов, и это скажется на авторитете Джексона, на благосклонности к нему явно атеистического начальства.

По чукотским обычаям, как принято в этой географической зоне, Эттвунэ следовало отвезти на нарте в гору, там оставить, обложив камнями. И непогода да зверь к лету довершили бы дело — и от усопшей остались бы только кости, клочки меходежды да те вещи, которые положили ей для перехода в иной мир, «к верхним людям». Это мог быть чайник, или трубка, или иголки, или еще что-нибудь… До сих пор на восточном краю кладбища у неизвестного захоронения лежит новая, в масле, швейная машинка «Зингер» — это давно положили одной мастерице шить, возможно, еще в то время, когда она секреты своего ремесла передавала юной Эттвунэ.

Земля была промерзшей, и могилу вырыли неглубокую. Вокруг последнего пристанища старушки сгрудились люди. Джексона пропустили вперед. Он снял с головы малахай, оглядел всех мутными от слез глазами;