Вадим Кожевников - Знакомьтесь - Балуев!

— Пускай волокут. Мне шесть секунд надо. Даже еще лучше: с ходу стартер возьмет сразу.

У самого немецкого расположения танк мощно заревел мотором, ринулся на тягач, отбросил его ударом лобовой брони, на третьей скорости промчался с обрывком троса по немецким траншеям и благополучно прибыл на нашу сторону.

Выбравшись из танка, вытирая руки комочком пакли, Журочкин сердито сказал водителю:

— Ты так всю машину растреплешь. Прешь на третьей скорости, газ рвешь. За такую работу тебя из эмтээс выгонят. Танк только с виду грубый, а на самом деле нежность и вежливость любит не хуже «эмки».

Вот какой это был одержимый своей профессией человек.

Подбитые танки, торопливо зачисленные гитлеровцами в уничтоженные, к утру оживали и снова, яростные и горячие, мчались в бой. И многие из этих танков оживил чудесным и сильным своим мастерством старший сержант Василий Игнатович Журочкин.

Вот он сидит сейчас на своем жестяном сундучке у входа в блиндаж наблюдательного пункта. Мы встретились с ним глазами. Василий Игнатович улыбнулся и сказал:

— Гляжу я на фашистскую работу и усмехаюсь. Из осины накат блиндажа оборудовали. Осина среди деревьев самое худое. В ней только червей и жуков разводить. Разве ею от снарядов прикроешься? В десять накатов наложи — все равно рухлядь.

Я попробовал поддеть мастера:

— Ну что ж, в дереве они плохо разбираются. Это понятно: чужое им все здесь. А в технике?

Василий Игнатович быстро положил свои тяжелые руки на колени, уперся, словно собираясь встать, и, не спуская с моего лица гневного взгляда, глухо сказал:

— На прошлой неделе гитлеровцы в контратаку шестнадцать танков бросили. Пятнадцать мы подбили. Шестнадцатый дров нам наломал. Знаете, что это за машина была? Наша машина. Она им когда–то досталась, вот они ее и пустили. От лобовой брони наши снаряды отскакивали. Беда, насилу убили. У меня до сих пор голова болит, как вспомню. Так скажите вы мне: чей же мастеровой человек выше — наш или ихний? Я смотрел тогда — сердцем помирал от горя, а все же душа–то прыгала. Вот, мол, видите, какой бриллиант вырабатываем, какую броню куем! Таков весь мой сказ, дорогой товарищ неизвестного рода войск.

Журочкин полез в карман и стал дрожащими от обиды пальцами скручивать цигарку.

В 9.30 началось наше наступление. Сначала, приминая землю плоскими, как тяжелые трапы, гусеницами, прошли новые земные броненосцы, ринулись КВ, дальше катились Т-34; эти стальные волны завершали «шестидесятки», похожие на торпедные катера, такие же проворные и низкие.

Танковое наступление поддерживала огневым валом артиллерия. Гул разрывов слился с ревом моторов, воздух стал плотным и шатался. Внезапно над самыми вершинами деревьев пронеслась стая штурмовиков, мгновенно исчезнувших, как гремящая тень, — эти уже сделали свое дело.

Вечером я беседовал с командиром экипажа КВ старшим лейтенантом Вихоревым. В сегодняшнем бою он уничтожил пять танков противника. Рассказывая мне подробности боя, Вихорев вынул из кармана зажигалку редкостной и тщательной работы.

— Вот взгляните на эту штуковину. Высшая награда! Выдается Василием Игнатовичем Журочкиным, нашим богом и целителем. Очень интересный человек! — Чиркнув колесником, Вихорев добавил: — Негасимый огонь, такую не купишь.

Снова побеседовать с Журочкиным мне не удалось. Он выехал на поле боя и осматривал там разбитые немецкие машины, чтобы определить их годность к дальнейшему употреблению. Подбитые фашистские танки были раскинуты на площади в тридцать квадратных километров.

Разве его тут найдешь, да еще ночью?

1944

По обочинам шоссе лежали распухшие трупы гитлеровцев, похожие на утопленников.

Шоссе пересекали линии немецких укреплений. И в местах, где траншеи перерезали дорогу, были положены деревянные настилы. Выкорчеванные тяжелыми взрывами железобетонные колпаки дотов, раздробленные бревна накатов блиндажей, холодные глыбы разбитых танков — следы трехдневных боев на этом рубеже. Нежный запах оттепели перемешивался с острой вонью пороховых газов, и вся земля вокруг была покрыта черной и липкой сажей.

Ночью штурмовой отряд под командованием майора Александра Алексеевича Краевича первым прорвался сквозь эти две оборонительные линии вражеских укреплений и овладел трехэтажным дотом, прозванным «железной шапкой». На разбитом колпаке дота Краевич утвердил знамя. Правда, это был всего–навсего развернутый газетный лист с наспех нарисованной на нем звездой, вместо древка надетый на торчащий прут арматурного железа. Но даже если бы было настоящее знамя из алого шелка, обшитого золотистой бахромой, оно едва ли могло бы больше украсить значение подвига бойцов Краевича.