Вадим Кожевников - Знакомьтесь - Балуев!

Беллетристика, которую он, несмотря на занятость, ныне поглощал в значительном количестве, еще сильнее разжигала его беспокойство. Во множестве произведений авторитетно доказывалось, что в жизни бывает всякое и даже самые верные жены не властны над собой.

Терзаемый такими размышлениями, сознавая свою беззащитность, Павел Гаврилович и выступил против Кудряшова в роли блюстителя семейного благополучия своих подчиненных.

Этот свой поступок, как уже говорилось, Балуев готов был признать неправильным, считал его проявлением административного произвола, но в коллективе он вызвал к Павлу Гавриловичу симпатию. Мало того, после этого случая люди стали обращаться к Балуеву по самым сокровенным вопросам жизни, советоваться, искать наставлений, поддержки. И со всей ошеломляющей ясностью Павел Гаврилович ощутил, что руководитель — это не только повелитель, он нечто гораздо большее, чем просто начальник.

Как и многих отцов, война лишила Балуева сладостной, чистой радости видеть, ощущать всей душой, как его дети из младенчества и отрочества постепенно входят в юность и большая жизнь страны становится их жизнью.

Он оставил своих ребят совсем маленькими, а встретился с ними, когда они стали уже почти взрослыми.

Он с умилением вспоминал на фронте, как Ляля — теперь она звалась Еленой — каждое утро прибегала в рубашонке будить его. Говорила встревоженно:

— Ты знаешь, как уже поздно на часах! — Лезла под одеяло, сворачивалась калачиком, задумчиво спрашивала: — Мне сны снятся, а кто их там показывает? — Принесла на ладошке высохшую муху, воскликнула горестно: — Смотри, муха умерла! Чего теперь делать будем?

Она считала отца всесильным. Говорила:

— А Москву ты тоже сам построил? — И советовала: — Надо вместо простых домов и заводов дворцы строить. Пускай все люди, как принцы и феи, в них живут.

Кока — так сам себя называл когда–то Костя — всегда стремился к самостоятельности. Однажды он зарыл ступни ног в землю и долго стоял под дождем во дворе.

— Ты что, простудиться хочешь?

— Я так себя выращивать буду, — сказал Костя.

Как–то, диктуя сыну, Балуев спросил:

— Ну что, готово, написал?

— А что я тебе, стенографистка? — ответил Костя и тут же заявил: — Я придумал, из чего живая вода. Надо настой из бессмертника делать, пить его, и тогда никто никогда не умрет. — Упрекнул сердито: — Ты почему пещеры людям не строишь? В пещерах жить интересней. Там на полу костер можно жечь, а в доме нельзя. Метро — тоже пещера, только длинная, а жить туда не пускают. Почему?

Вернувшись после войны, Балуев, вынужден был заново знакомиться со своими детьми.

Подобно многим советским людям, вышедшим из «низов», испытавшим голод, холод, тяжкий труд, Балуев как бы хотел вознаградить своих детей за те лишения, которые когда–то вынес сам. Он щедро покупал им дорогие вещи, не только ни в чем не отказывал, но даже навязывал путевки на курорт, хлопотал, чтобы вузовскую практику они проходили у его приятелей, где им создавали соответствующие благоприятные условия. Он радовался, что его ребята могут пользоваться благами жизни, но втайне чувствовал себя оскорбленным: его раздражало, что они с такой беззаботной легкостью принимают эти блага, будто иначе и не могло быть. Однажды он не удержался и упрекнул их в этом.

Костя спокойно ответил, пожимая плечами:

— В сущности, ты прав, но не могу же я искусственно создавать себе трудную жизнь. Благодаря тебе я получил возможность учиться и не заботиться больше ни о чем, кроме учебы. Если бы я не считал целесообразным сосредоточить всю свою энергию на образовании, я, очевидно, давно бы где–нибудь работал. Вообще до некоторой степени мне, возможно, было бы даже лучше переселиться в общежитие и жить только на стипендию. Но зачем обременять собой государство, когда твоего заработка хватает, чтобы содержать меня? Это ведь тоже твой долг перед государством.

Елена поддержала Костю:

— Ты пойми, папа, мы просто вынуждены пользоваться тем, что ты нам даешь! В эвакуации, когда было трудно, мы с Костей работали в совхозе, а деньги отдавали маме. А теперь зачем? Ведь нам же хватает!

— А если вы белоручками, барчуками станете? Без всякой закалки в жизни? В случае чего, когда понадобится, на что вы будете годиться? Вот я, например… — И Балуев взволнованно, в который уже раз, рассказывал о своем тяжелом детстве.

— Но ведь все это в прошлом! — возражала Елена. — Почему ты боишься будущего и воображаешь, будто может повториться что–нибудь подобное? Нам эти опасности не угрожают, трудно совсем другое.