Вадим Кожевников - Знакомьтесь - Балуев!

Стали фашисты из окопов выскакивать, из дзотов, из каменных пещер, чтобы бежать. Но мы их достигали. Зубами прямо за камень хватались, на локтях ползли. Как вырвались на вершину Сапун–горы — не помню.

Не знали мы, что такое произошло. Только увидели — внизу лежит небо чистое, а там, впереди, какой–то город красоты необыкновенной и море зеленое. Не подумали мы, что это Севастополь, не решались так сразу подумать. Вот только после того, как флаги увидели на концах горы зазубренной, поняли, чего мы достигли. Эти флаги мы заранее на каждую роту подготовили и договорились: кто первый достигнет, тот на вершине горы имеет знаменитое право его поставить. И как увидели мы много флагов на гребне, поняли, что не одни мы, не одна наша рота, а много таких, и что город этот — не просто так показалось — он и есть Севастополь!

И побежали мы к городу.

Ну, там еще бои были. На Английском кладбище сражались. Серьезно пришлось. Когда окраины города достигли, тут опять немножко остановились. В домах там гитлеровцы нам стали под ногами путаться, но для нас в домах драться — это же наше старое занятие, сталинградское. Накидали мы, как полагается, гранат фрицам в форточку. Которых в переулках, на улицах достигли. Кто желал сдаться — тех миловали.

И когда потом стало вдруг нечего делать, оглянулись мы, и как–то всем нам чудно стало. Вроде как это мы и не мы, смотрим и даже радоваться не смеем.

Спрашивают: «Ты жив, Васильчиков?»

Это моя фамилия — Васильчиков, Алексей Леонидович.

«Вроде как да», — отвечаю, а до самого не доходит, что жив.

Стали город смотреть. И все не верится, что это Севастополь. Кто на исторические места пошел, чтобы убедиться, а я вот сюда, к морю, думал к самому краю подойти, чтобы фактически убедиться. Я эту мысль берег, когда еще на исходных стояли, думал — к самому морю подойду и ногами туда стану. Ну вот, ноги помыл и сейчас думаю с вами вслух.

Я, может, сейчас немного не при себе, — после боя все–таки. Говорю вам и знаю, что каждому слову нужно совесть иметь, а я так без разбору и сыплю, хочу сдержаться и не могу. Может, самое главное, что у меня вот тут, в сердце, есть, я вам и не проговорил как следует. Но вы же сами гору видели, как наша сила истолкла ее всю в порошок. Ехали ведь через нее, по белой пыли у вас вижу, что ехали. Так объясните вы мне — может, знаете, — где есть еще такое место, которое вот эти солдаты — они сейчас по улицам ходят, всё на Севастополь удивляются — пройти не смогут!

Я вам и свой и ихний путь объяснил. Есть у меня такая вера, что нет теперь такого места на земле, чтобы мы его насквозь пройти не могли! И решил я сейчас так: как то самое главное, последнее место пройду, сяду на самом последнем краю, все припомню — где прошел, как прошел…

Васильчиков помолчал, снова закурил, поглядел на море, потом вытер полой шинели ноги, обулся, встал, поправил на плече ремень автомата и вдруг застенчиво попросил:

— Только вы про меня чего–нибудь особенного не подумайте. Я даже не в первых рядах шел, только иногда выскакивал. Вы бы других послушали, настоящих ребят, — есть у нас такие, — только разве они будут рассказывать! Это я так вот тут, для разговора, на ветерке посидел, ну вот, значит, и отдохнул. Счастливо оставаться.

Попрощавшись, Васильчиков поднялся по нагретому солнцем камню набережной и скоро скрылся из глаз в гуще идущих по севастопольской улице таких же, как он, опаленных, покрытых пылью бойцов.

1944

Дорогу на Севастополь в грозные дни штурма не нужно было спрашивать. Там, где мы видели в небе темную тучу медленно шевелящегося дыма, там и Севастополь.

От Балаклавы до Северной бухты по дуге, огибающей город, стояли батареи. Каких только орудий здесь не было! В боевых порядках пехоты — скорострельные пушки на легких, почти мотоциклетных колесах; орудия на руках выкатывали вперед и быстро били из них по щелям обнаруженных дзотов или по пулеметным гнездам. Пехотинцы называют эти пушки своим «личным оружием». Конечно, по сравнению с гаубицей или гигантским осадным орудием, в канал которого можно засунуть голову, как в жерло заводской трубы, такие пушки кажутся пистолетами.

Тяжелые осадные орудия увесисто, непоколебимо стояли в капонирах, выдолбленных в камне, и с потрясающей силой бросали снаряды.

Орудия стояли на склонах высот. Немалого труда стоило притащить их туда.

Передвижение происходило ночью.

Утром артиллеристы увидели сказочное зрелище. Вся предгорная долина лежала внизу, необыкновенно яркая, словно картина, сложенная из цветных камней. Впереди виднелись севастопольские высоты. Они были красивые, розовые, в дымке; ветер, текший между ними, пахнул морем. Но бойцы ненавидели этот камень, старый и потрескавшийся, потому что в нем засел враг.