Вадим Кожевников - Знакомьтесь - Балуев!

Круглая яркая луна висела в небе. Снег блестел.

Чеваков выругал луну и пошел впереди, но, обернувшись, сказал девушке:

— Через линию фронта, конечно, я проведу. А дальше уже вы, будьте любезны.

Девушка шла между бойцами Игнатовым и Рамишвили. И когда бойцы, переходя поляну, озаренную голубым светом луны, посмотрели на свою спутницу, они ее не узнали.

Маленькая, в больших валенках, она была не то чтобы одета в шинель, а скорее завернута в нее, как подросток в отцовскую шубу, глаза же были такие хорошие, что оба бойца смутились и отвернулись.

Когда девушка поскользнулась, Игнатов подскочил к ней и сказал:

— Разрешите, я вас под ручку возьму.

Девушка остановилась и испуганно спросила:

— Это зачем еще?

Игнатов покраснел, несмотря на мороз. Но на помощь ему пришел Рамишвили:

— У нас на Кавказе, барышня, полагается, чтоб мужчина был всегда рыцарем женщины.

— А на фронте полагается, — хрипло сказала девушка, — думать больше.

Рамишвили хотел ей что–то ответить, но Чеваков сердито прикрикнул:

— Разговорчики! Забыли, где находитесь.

Перешли линию фронта часам к двенадцати. Вошли в лес, темный, сумрачный, с лежащими на снегу ветвистыми тенями. Теперь впереди шла девушка. Засунув руки в рукава шинели, она шла быстро, хотя и семенящей походкой. Тропинка кончилась. Через балку переправлялись по пояс в снегу. Лощину пришлось переползать. Ползли долго, часа полтора. Потом вышли на просеку. Миновали какую–то деревушку, черную, некрасивую на искристом, чистейшем снегу. Потом снова брели по целине, с трудом выдирая ноги из сухого, сыпучего, как песок, снега.

И что было особенно плохо — девушка кашляла. В этой напряженной, хрупкой тишине кашель ее, звенящий, сухой, надрывный, мог провалить все дело. И когда вышли к намеченному пункту, Чеваков сказал:

— Вы зарывайтесь пока в копну и ждите нас. Тут уж мы сами разберемся.

— Хорошо, — прошептала обессиленная девушка, прижимая ко рту шерстяную варежку.

И бойцы разошлись, назначив время сбора.

Прошло много времени. Тусклый рассвет освещал землю матовым, туманным светом.

Первым пришел Игнатов, потом Рамишвили. Рамишвили был возбужден и взволнован. Он сказал:

— Нам ее на руках носить надо. Такие сведения!

— Как же! Согласится она… — огорченно пробормотал Игнатов. И, покосившись на копну, спросил тревожно: — Замужняя, как ты думаешь?

Чеваков появился бесшумно и внезапно. Он приказал:

— В путь, ребята! — Потом схватился за голову и восхищенно проговорил: — Какой материал! Корпусной разведке даже не снилось…

Обратно шли другим путем. И опять впереди шла девушка, засунув руки в рукава шинели. И опять она кашляла и, силясь побороть кашель, прижимала ко рту шерстяную варежку.

Бойцы с гордостью смотрели на своего проводника, и у каждого в сердце возникали нежные слова, которые произносятся единожды в жизни для очень любимой.

На большаке возле деревни Жимолости согнанные гитлеровцами жители очищали дорогу от снега. Солдаты, закутанные в одеяла и платки, стерегли их. Какая–то женщина лежала на обочине с поджатыми к животу ногами; кровь замерзла у нее на лице.

Рамишвили скрипнул зубами и стал отстегивать гранату. Игнатов снял с шеи автомат. Чеваков приказал вполголоса:

— Без сигнала огня не открывать.

И вдруг девушка властно прошептала:

— Никакого сигнала не будет!

— Это как не будет?

— Очень просто. Хотите, чтобы переколотили нас?

— Это они–то? — удивился Чеваков. — Двенадцать облезлых фрицев! Да мы их так внезапно стукнем…

— А я говорю: не будет.

— Разговорчики отставить! — Отвернувшись от девушки, Чеваков приказал: — Слушай команду!

Но девушка не унялась. В промежутках между приступами кашля она твердила:

— Я рисковать сведениями не позволю! Слышите вы?

— Риска тут на копейку, — гордо сказал Чеваков. — Пошли, ребята.

Девушка загородила им дорогу.

— Брось, — сказал грубо Чеваков и шагнул к ней. — Ты что хочешь? Не видишь — люди страдают!

— Не сметь! — шепотом сказала девушка. — Я кричать буду… — И отбежала в сторону.

Чеваков подбросил наган, взвесил его на руке и, не глядя на бойцов, скучно сказал:

— Ну что ж, видно, придется уйти так.

Трудно и горько было идти обратно. Бойцы старались не смотреть на свою спутницу. Каждая, прежде милая, складка ее шинели вызывала отвращение, и, когда девушка падала, никто не протягивал ей руку, чтобы помочь подняться.

Солнце уже высоко стояло в небе, когда бойцы пришли в штаб. Чеваков сказал девушке нехотя: