Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.

Он отлично знал, что делается, или, вернее, что не делается, на горизонте шестьсот двадцать, но даже его неприятно поразила тишина здесь, какая-то особенно тоскливая, нерабочая тишина — тишина запустения. Ни людей, ни огонька, ни стука, ни шороха... Только где-то в темноте попискивали напуганные крысы да булькала вода.

«Что же, Посвитный совсем забросил горизонт? Ну, это действительно черт его знает что! Хоть бы выработки поддерживал, старый дурак! — выругался он, сгибаясь в три четверти под свесившейся балкой. — Совсем горизонт завалит! Нечего сказать, хорошо я буду выглядеть сейчас перед Андреем».

Он до боли прикусил нижнюю губу. А, черт! Легко представить себе все, что скажет Андрей! Да он просто ткнет его, как щенка, мордой в блевотину, — и в ответ ему ничего не тявкнешь. Теперь Виктор уже жалел, что поехал в шахту. Лучше было бы встретиться с Андреем в конторе, а не здесь, «на месте преступления».

Наконец, он увидел огоньки — они медленно двигались ему навстречу. Но голосов он не услышал: люди шли молча. Было что-то тоскливое и пристыженное в этих обычно веселых огоньках. Казалось, они мигают... воровато, как глаза нашкодившей кошки. Который из них огонек Посвитного? Андрей там, вероятно, идет впереди. И — молчит. И все вокруг него молчат тоже. И Виктор вдруг понял, что он боится этой встречи.

Да, просто боится встречи с Андреем. Боится.

Но он тут же рассердился на себя. «Да что это со мной? Вот глупости! Да чего мне бояться?» Некстати вспомнились слова Посвитного: «Я ничем не дорожусь — ни местом, ни службой, ни состоянием, поскольку такового и не имею!» — «А я, я-то чем дорожу? — злобно подумал Виктор. — Я — шахтер! Мне ничего не страшно. Меня в Донбассе знают! Обо мне газеты трубят! Зря, что ли?!» Он нетерпеливо замахал лампой, и какой-то один огонек весело ответил ему. Чей?

Он ускорил шаги.

— A-а! Вот это кто! — приветливо встретил его секретарь горкома. — Сам хозяин! — Подозрительное ухо Виктора не смогло уловить к тени насмешки в его голосе.

Все же он поздоровался с Андреем сдержанно и сухо:

— Здравствуй, Андрей Павлович! — и тут же набросился на Посвитного. — Что у вас тут за мертвое царство? Крепильщики где?

— Да день такой неудачный, Виктор Федорович! Прямо как нарочно!.. — жалобно ответил Посвитный, поеживаясь, даже в темноте было видно, какая у него виноватая, встревоженная спина. — Невыходов много. Грипп. Ну, просто повальная эпидемия гриппа!

— Ладно уж! — брезгливо перебил его Виктор. — Эпидемия! Молчали б лучше!

Посвитный обиженно смолк.

Андрей не сказал ни слова.

Некоторое время стояли молча.

— Прикажете, вернуться, Виктор Федорович? — нерешительно спросил главный инженер шахты. — Осмотрите работы?..

— А зачем? И так все ясно! — махнул рукой Абросимов. — Поехали уж на-гора!

Андрей опять ничего не сказал, и все молча пошли квершлагом к стволу.

Молча выехали и на-гора.

Здесь Посвитный приободрился. Он успел бросить осторожный взгляд Виктору, и тот прочел его: «Что же это вы, Виктор Федорович, а?.. Грешили-то вместе...» — и отвернулся.

Только один Андрей Воронько был невозмутимо спокоен. Выйдя из клети, он с удовольствием выпрямился и потянулся всем телом, отводя руки назад и с силой сводя лопатки, и Виктор узнал это ребячье, благодушное движение. Оно слишком много напомнило ему: молодость, дружбу, прошлое... Но даже оно не успокоило, не примирило его с Андреем, а разозлило еще больше. «Да что он играет со мною, как кошка с мышью? Лучше б сразу, прямо и поскорей!» Главное — поскорей!

Ему захотелось, чтоб разговор с Андреем состоялся немедленно, раз уж он неизбежен.

— В шахтоуправление пойдем? — спросил он хрипло, нетерпеливо.

— Нет, зачем же? — улыбаясь, ответил Андрей. — В баню, — и они пошли в баню. Техническая баня у Посвитного была хорошая, новая.

Старуха уборщица принесла свежие березовые веники, тазы с парной мыльной водой, мочалки и, примолвив: «На доброе здоровье!» — вышла. Андреи тотчас же бросился под горячий душ, за ним — остальные. Скоро вокруг раздавалось только довольное кряканье, фырканье да сопение, и у всех — даже у Посвитного — само собой появилось то возбужденно-счастливое и немного дурашливое настроение, какое всегда бывает у человека в бане, когда вместе с одеждой сбрасывает он с себя и свои чины, и звания, и все мирские заботы и когда кажется, что вместе с потоками грязном от угли и пыли воды скатывается с тебя все нечистое, случайное, бог весть где и когда к тебе приставшее, и ты становишься юным и невинным, как новорожденный...