Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 1 том

— Прочь руки! — кричит он презрительно.

Ковбыш нерешительно опускает руки, пропускает мимо себя Ковалева и идет за ним, конвоируя. Расступаются школьники. Ковалев уже за дверью.

— Голосуется товарищ Сиверцева Юлия! — громко произносит Рябинин и добавляет: — Ученица шестой группы. Секретарь школьной ячейки.

Много дней спустя Воробейчик рассказывал товарищу, как шел с этого собрания:

— Ничего не помню, как шел. Только помню — все тряслось: крыши домов, сучья деревьев, травка в канавках. Тряслись, как будто их хотели немедленно расстрелять.

Воробейчик прибежал тогда домой и первым делом захлопнул ставни. Потом запер дверь. Посмотрел, крепко ли запер. Потом стал метаться по комнате, открывал и закрывал ящики, рылся в книгах и бумагах. Потом сел на пол и заплакал.

Утром он, не позавтракав, уходит из дому. Озираясь, идет по улицам. Он знает, чего он боится: боится встретить Ковалева. Боится услышать шаги сзади. Сосновых досок со ржавыми шляпками боится. Столкнуться с Хрумом боится. Все знакомые ему опасны. И незнакомые тоже. Всех — боится Рувчик.

Он бродит по пустому скверу, где почки набухают на коричневых ветках, где первая зелень высыпает на растоптанных газонах, где братская могила зарубленных бандитами большевиков.

Он идет потом в школу. Занятия еще не начинались. Уборщица моет пол, грязная вода течет по ступенькам. Воробейчик идет через лужу. Он идет неуверенно, еще ни на что не решившись. Вот он уже у двери кабинета заведующего. Вот он уже стучит.

«А вдруг там Ковалев? — мелькает несуразная мысль, и потом — другая, более толковая: — Или вдруг там Хрум?»

Он уже хочет уйти, отскакивает от двери, но она открывается, и выходит Алеша.

— Тебе чего? — сердито спрашивает Алеша. — Чего надо?

— Я имею... имею заявление, — лопочет Воробейчик и машинально идет за Алешей.

Тот входит в соседнюю комнату, где сидят уже члены старостата, и молча указывает Воробейчику на стул.

Воробейчик садится.

На другой день стало известно: Ковалев исключен из школы.

— Опричники! — этим криком встретила Алферова появившегося в классе Алешу.

Алеша застыл на пороге. Увидел: наклонившись над своей партой, Ковалев собирает книжки. Молча пошел на свое место.

Ковалев не говорил ни слова. Он медленно собирал тетрадки и аккуратно складывал их в свой портфель. Он делал это нарочно медленно и спокойно, зная, что за ним наблюдают десятки глаз. Знал: деваться некуда. Хорошо, если еще не посадят. А впереди что?

Он взял брезентовый портфелик и медленно пошел к выходу.

Вот он на улице. Что впереди?

— Бомбами их, бомбами! — закричал он в бессильной ярости.

И, спотыкаясь, побежал по улице.

После уроков Алеша нерешительно топтался в вестибюле. Вчера впервые ходил он провожать Тасю домой. Как-то так вышло: идти им вместе, по дороге. Правда, только два квартала вместе идти, а потом их пути катастрофически расползались. Но тут уж не будешь считаться. И Алеша смело свернул на Тасин путь.

Сегодня он топтался в вестибюле, поджидая Тасю, чтобы идти вместе. Это очень хорошо — идти вместе с бойко постукивающей каблучками белокурой Тасей, по-мужски снисходительно слушать ее неугомонную болтовню, заботливо предупреждать: «Яма!», «Лужа!» — и, прощаясь, крепко жать ей руку. Потом слушать, как хлопает калитка, как сыто ворчит собака, как с ласковой сердитостью кричит ей Тася: «Ну, ты, Маска!» — и, должно быть, треплет собачью мягкую шерстку. Должно быть, треплет: потому что Маска изнеженно повизгивает, почти мурлычет.

Он долго топчется в вестибюле. Тася задержалась зачем-то в классе. Наконец, она выходит. Алеша вспыхивает. Теперь он не знает, как ему подойти к ней. На беду Тася не глядит в его сторону. Вот она торопливо сбегает с лестницы. Еще одна минута — и она будет на улице, затеряется в толпе школьников, и Алеша не услышит, как она ласково разговаривает с Маской.

Он бросается стремглав вперед, сталкивает кого-то по дороге и подбегает к Тасе.

— Давайте я! — запыхавшись, выпаливает он. — Давайте я! Ваши книжки...

Он хочет забрать ее книжки и уже протягивает руку, но Тася испуганно отдергивает их.

— Нет, нет, пожалуйста, — лепечет она, — пожалуйста, пожалуйста! — и прижимает к себе книжки, словно боится, что он их отберет силой.

— Но почему? — удивляется Алеша. — Почему?

Тася останавливается и торопливым шепотом произносит:

— Вы жестокий человек, Алеша. Нет, нет! Пожалуйста, не обижайтесь! Пожалуйста! Я не могу дружить с вами.