«Школу теперь все одно придется бросить. Пойду к Семчику, он мне поможет работу найти. Я куда угодно пойду работать. Я — сильный. А там ребята подрастут. И вытянем так».
Он посмотрел на Вальку и сказал ему вдруг:
— А у меня, кажется, отец помер.
Валька испуганно остановился, — он еще не слышал об этом, — и, моргая ресницами, снял шапку. Снежок сыпался ему на голову, таял и просачивался за шею.
— Когда? — спросил он шепотом.
— Не знаю.
Валька покачал головой, но не мог найти слов утешения.
Он пробормотал что-то о том, что «жизнь — копейка».
Ребята уже подходили к домику Гайдашей. Валька с мучительным любопытством всматривался в ветхий домик: здесь — смерть,
И вдруг он вскрикнул:
— Вот... вот... Иван Данилыч! — Он засмеялся нервным, дрожащим смехом и указывал рукой: — Вот, вот!..
Алеша посмотрел по направлению его руки и увидел: около домика с топором в руках ходил отец.
Я слышу твой голос, главный герой,
Я славлю наших ребят.
М. Голодный
По школьной лестнице медленно поднимался парень на костылях. Правая нога его твердо, даже излишне твердо, ступала по выщербленным каменным плитам; левую он волочил. Костыли плотно входили под мышки, так что плечи парня поднялись и заострились. Он слишком цепко и напряженно охватил пальцами костыли, — видно, еще не привык к ним.
Деревяшки глухо стучали в пустом здании. Кавалерийская длинная шинель, с не ободранными еще на груди форменными петлицами мела грязную лестницу — шелуху, пыль и окурки. На воротнике и на рукавах петлиц уже не было.
— Где заседает ячейка деткомгруппы? — спросил парень первого попавшегося ему в пустом здании школьника.
Тот тихо съезжал по перилам лестницы, ухарски подняв обе руки над головой. Съехал, хлопнув ладошами, и кинул в ответ снизу:
— А я не знаю, о чем вы спрашиваете!
— Ячейку детской коммунистической группы спрашиваю. Где она заседает?
Школьник подумал-подумал и ответил:
— Нет, такой не знаю. — И убежал.
Парень долго смотрел ему вслед.
— А ячейку-то тут не зна-ают... — протянул, наконец, он, расстегнул воротник, высвободил из-под капелюхи красные уши и пустился снова в путь.
Навстречу ему попались еще два школьника. Один из них не знал о ячейке, а другой засмеялся и ответил:
— А кто их знает, где они собираются. Может, под лестницей. Их куда пустит сторож, там и заседание.
«А ячейку-то тут не уважают», — привычно обобщил парень и пошел постукивать костылями по коридору. Он заглядывал в пустые классы, — ячейки нигде не было.
Высокий школьник, белое лицо которого было словно высечено из мрамора, попался ему навстречу.
— Вы не знаете, случайно, где происходит собрание школьной ячейки деткомгруппы?
Школьник остановился, окинул острым взглядом шинельку, костыли, ответил резко и почему-то зло:
— Случайно знаю. В последнем по коридору классе. — Он запнулся и добавил: — Там их сходка, — и быстро ушел.
«Ого! — улыбнулся парень. — Ого! А ячейку-то тут и ненавидят!» — и, весело засвистев, заковылял на собрание.
Он вошел, когда речь держала девочка с длинной каштановой косой. Он уже видел ее, знал, что зовут ее Юлькой, что она секретарь детской ячейки. Войдя, он дружелюбно кивнул ей головой и сел на ближайшую парту. Костыли он держал перед собой, как кавалерист, сидя, держит шашку.
Юлька вспыхнула, увидев его, прервала речь и торжественно объявила:
— К нам пришел представитель горкома комсомола товарищ Рябинин.
Шесть пар глаз — вся ячейка — разом уставились на смутившегося парня.
— Вы ничего, вы продолжайте, — пробормотал он.
Его попросили выступить на собрании. Он пожал плечами.
— Я, ребята, еще ничего не знаю у вас и ничего не могу сказать. Вот только наблюдал я у вас в школе ссору. Как этого парня зовут? Худой такой?
— Гайдаш, Гайдаш!
— Гайдаш? Ага! Он в ячейке?
— Что вы! — покраснела Юлька. — Это хулиган.
— А, ну да! — согласился Рябинин. — Раз хулиган, то конечно. Ну, ну! Поработаем — увидим. Я к вам буду часто ходить.
После собрания Юлька пошла провожать Рябинина домой. Он еще плохо знал город. Попал он сюда случайно: заболел тифом в поезде. Здесь его сняли и отвезли в военный госпиталь. Он ехал после демобилизации на юг, залечивать рану. Рана на ноге. Вот здесь.
Больше о себе он ничего не говорил, зато много и умело спрашивал, и Юлька рассказала ему все-все, что только может рассказать о себе курносая румяная девочка, которой идет уже пятнадцатый год. В этом возрасте кажется, что уже много прожито, в семнадцать лет кажется, что еще совсем не жил.
Читать дальше