Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 1 том

Но и без водолазной рубашки прекрасно работает Разуман. Вылезши из воды, он отряхивается, но не идет греться: хочет лезть опять.

— Иди, иди, Разуман. Иди грейся, — кричат ему товарищи, — нечего...

Его загоняют силой...

Пока водолазы и плотники уплотняют каркас, в пролете начинает работать водоотлив. Он выкачивает из пролета воду и вышвыривает ее обратно в Днепр.

— Не мешай!

Щели уплотнены. Вода выкачана. В пролете сухо. Плотники кончили опалубку. Днепр побежден.

— Ну, теперь пролет наш, — говорят бетонщики и лезут в пролет.

Бригадир комсомольской бригады бетонщиков Ткаченко, давший в январе двести пятьдесят процентов выполнения задания, расставляет своих людей в пролете.

— Ну, работать же ж, эх! — говорит он угрожающе и встречает первую бадью бетона.

К лопате привязаны две веревки. Одной лопатой работают трое. Один держит лопату за рукоятку, двое других тянут за веревки. Так сноровистее, быстрее и легче.

За четыре часа бригада Ткаченко опоражнивает восемьдесят три бадьи.

— Давай, давай! — только покрикивают бетонщики, войдя в азарт. — Не задерживай.

Сто двадцать четыре кубометра бетона легло в пролет за эти четыре часа, — встречные нормы намного перевыполнены.

Ну и работали же!

Разгибали спину только затем, чтобы принять новую бадью.

Лопата беспрерывно и мерно опускалась в бетонную кучу, вгрызалась в нее, полная взлетала вверх, расшвыривала по участку бетон и опять опускалась.

Тут работали молча и, только когда приходила новая бадья, встречали ее шутками.

— Эх, и пузата же ты, Марья Ивановна, — шутливо и ласково говорили ей.

Все выше и выше поднимается бетон. Скоро он дойдет до отмеченной на бычке зарубки — тут и конец пролету.

«Еще один участок гребенки готов, закрыт, очищен» — радостно сообщает листовка.

В четыре часа дня бетонщики вылезают наверх и толпятся около прораба.

Они тоже спрашивают о цифрах: смена соревнуется со сменой, бригада с бригадой. Идет трудовой бой, где оружие — лопата, поле сражения — пролет, награда — честь уложить последний кубометр в гребенку.

— Так как там, а? — спрашивают у прораба, чтобы прикинуть, подсчитать и опять нажать, где нужно.

Раньше, — пожалуй, теперь можно сказать, что это было давно, — Зильберштейн занималась другими цифрами.

В двадцатом году робкой еврейской девушкой с Балты пришла она в комсомол. Школу рядовой комсомольской работы она прошла скромно и тихо, маленькая, худенькая Шуламис, и, наконец, одесский губкомол посадил ее в учстат подсчитывать количество комсомольцев: сколько приросло, сколько убыло, сколько бандитами убито. Она ведала личными карточками, анкетами, в которых немудрено и кратко рассказывалась жизнь целого поколения, а в 1922 году ее послали учиться.

На Днепрострое она очутилась в 1927 году, прямо с вузовской скамьи, работала сначала стажером, потом младшим техником, старшим техником, помощником прораба и, наконец, прорабом.

Она росла вместе с большевистской плотиной, коммунистка-инженер; и вместе с ней росла ее смена.

Вот Терехов.

Он пришел сюда с села горлопаном и бузотером. Бия себя кулаком в грудь, он наступал на инженера, ссорился с товарищами. Но он был яр в работе, стихийный и слепой, как стихия, плечистый, румяный парень. Сейчас он бетонный десятник, толковый и крепкий работник.

Вот Четвериков из ударной группы бетонщиков, выросший в старшие десятники. Вот Теплов, из плотников выдвинутый в десятники.

Смены сживались в работе, роднились.

Ведущая по плотине смена Росинского, состоящая наполовину ив татарских бригад, инициатор соревнования, все время перевыполнявшая задания, показала прекрасные примеры интернационализма и ударничества.

Вместе в зимние холода и ветра поворачивали Днепр влево, вместе клали знаменитые пятьсот тысяч кубометров бетона — мировой рекорд, вместе боролись с неуемным средним протоком, о котором будут петь в песнях и рассказывать легенды.

В этих ударных сменах было мало таких, которые сбежали отсюда. Основное ядро смены Зильберштейн, например, нерушимо и в полном составе пришло к окончанию плотины.

Но пришло выросшим.

Сюда приходили неграмотными — здесь учились, были беспартийными — здесь становились большевиками.

Люди приходили сырыми, неумелыми — здесь учились работать по-новому, так, что теперь если сказать о ком-нибудь, что он «днепростроевский рабочий», то всем станет ясно, что это отличный рабочий, по-коммунистически относящийся к труду, которого трудностями не испугаешь.