Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

Бакич, напряженно всматривавшийся в спокойное лицо Сомова, откинулся на спинку кресла и покачал головой. Улыбнулся:

– Профессор Юрасов здесь.

– Да? Где он?

– На море, верст десять отсюда. Едем?

– С удовольствием… Сегодня только каравана к барону нет?

Бакич наморщил лоб, вздохнул.

– Да, – сказал он, – ничего не выйдет. Караван уходит сегодня ночью. Черканите Юрасову несколько строк.

Бакич протянул Сомову перо и бумагу. Сомов написал несколько строк и размашисто расписался – точно, как Сомов, не зря он его заставлял это проделывать в Москве, на допросе.

Вошел казак с чаем. Бакич извинился и вышел. Он зашел к себе в кабинет и сказал одному из шифровальщиков:

– На графологическую экспертизу.

Медленно ползут в ночи три грузовика, груженные оружием. В первой машине возле русского шофера – Сомов. Фары машины утыкаются в воду.

– Снова река, – чертыхается шофер, – ни хрена мы к барону не попадем.

– Надо поспокойнее, – говорит Сомов. – Карта есть?

– Какие здесь, к черту, карты?! Нету здесь карт, господин полковник.

– Ну, станем, – просит Сомов, – по звездам поглядим.

Он вылез из машины, размял ноги, потянулся с хрустом.

Ночь – сине-багрово-голубая – лежала над монгольской холмистой степью. Редкие порывы ветра несли в себе пьяные запахи полыни и одолень-травы.

– Во-он медведица, а рядом что это? Здесь Орион? А? – Сомов вдруг засмеялся чему-то, поглядев на злое лицо шофера.

Вдруг где-то неподалеку громыхнул выстрел. Второй, третий. Сомов быстро обернулся на выстрелы. Увидел в темноте, на фоне багрово-серого неба, высверки выстрелов. Четверо всадников преследовали одного, этим одним был Мунго: уже третий день он пробирался в Ургу, но и на этот раз неудача постигла его – она нарвался на заставу гаминов, которые держали все пути в Ургу под неослабным контролем.

Мунго подскакал к машине – конь в пене, сам он весь оскаленный, горячий с боя.

– Русские?

– Русские.

– Там гамины, отпугнем вместе!

Сомов, шофер и Мунго стреляют несколько раз в гаминов. Те, сделав круг возле машин, прокричав что-то свое, длинное и злое, скрылись в ночи.

Ехал караван машин дальше, а в первой машине возле Сомова сидел Мунго и показывал дорогу:

– Теперь влево и по Изумрудному ручью.

– Глаза у тебя как у филина.

Сомов несколько раз задерживался взглядом на сережке, которая болталась в ухе монгольского провожатого.

– Направо сворачивайте.

– Что это за сережка такая занятная?

– Таких только две в Монголии. Сам из граната сделал. Одна у моей невесты, другая у меня.

– А где невеста?

– Гамины в Ургу угнали. А пройти не могу: кругом кордоны. То Унгерна, то гаминов – черт вас всех забери. Стой! Здесь прямо, версты три: там Унгерн.

– Тебя как зовут?

– Мунго.

Сомов достал блокнот и записал что-то – четким, крупным почерком.

– Это пропуск. Русские кордоны вас пропустят всюду. Я написал, что вы – мой проводник. Держите.

Мунго спрятал записку за отворот шапки и, не сказав ни слова, вылез из кабины, свистнул коня, который шел следом, и скрылся в ночи – будто и не было его.

СТАВКА УНГЕРНА НА ГОРЕ. Внизу палатки войск, обозы, кухни. Сомов спрашивает казака, попавшегося ему навстречу:

– Где барон?

Казак оборачивается, кивает глазами на большую юрту. Сомов входит туда.

Остановившись на пороге, видит Унгерна – в исподней рубахе, выпущенной поверх галифе. Тот склонился над картой, вычерчивает что-то циркулем.

– Полковник Генерального штаба Сомов прибыл к вам из координационного парижского центра.

Унгерн вскинул голову, оглядел Сомова и сказал:

– А на кой вы мне здесь ляд, любезнейший?

– Простите?

– Я говорю: какого черта вы сюда приехали? Я ненавижу все связанное с Европой. Милюкову ручки жмут, Савинкова-цареубийцу лобызают. Нет белого цвета, остался один желтый, на него и надежда.

– Генерал, я прибыл только для того, чтобы координировать план общего выступления.

– А мне на ваш план плевать. У меня свой.

– Отличный от того, который мы готовили в Париже?

– Отличный, батенька, отличный.

– Что мне передать в Париж?

– Послушайте, Сомов, в человеках я чту только одно – наличие у них детскости, пусть анфан тэррибль, только бы анфан. Так вот, детишки наиболее распространенным жестом своим считают фигу.

И Унгерн показал Сомову кукиш.

– Генерал, вы прикажете мне вернуться в Париж?

– А это как хотите. – И Унгерн крикнул: – Доктора мне!