Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена

— Жамбал-гуай, вам не подходит роль свата, — обидчиво и резко сказала Алтан-Цэцэг.

— А я и не пытаюсь им быть, — спокойно ответил Жамбал. — Я только хотел предупредить тебя, чтоб не сделала ошибки…

— Я не сделаю ошибки, Жамбал-гуай, — заверила Алтан-Цэцэг. Голос ее предательски задрожал.

— Успокойся, Алтан. Сказать об этом я обязан был. По праву старшего.

— Спасибо.

Тугим и запутанным узлом завязывалась жизнь Алтан-Цэцэг. И не просто этот узел распутать. Алтан-Цэцэг была благодарна Жамбалу за его участие.

Сватов Ванчарай не прислал. Он сам предложил ей руку и сердце. Это случилось в один из августовских вечеров. Ванчарай пришел под хмельком — выпил, видать, для смелости — и заговорил о том, что ей нужен сильный друг, а ее сыну — отец, что таким хотел бы стать он, Ванчарай. И к чему-то напомнил о степном пожаре.

«Не плату ли требует за спасение?» — мелькнула у Алтан-Цэцэг злая мысль. Хотела ответить дерзостью, но сдержалась. Сказала просто:

— У Максимки есть отец, а у меня… муж.

Ванчарай ничего не ответил на это, лишь злорадно усмехнулся. Усмешка не ускользнула от внимания Алтан-Цэцэг, и она опалила «жениха» гневным взглядом. Ванчарай молча вышел из юрты. Дороги их теперь разошлись, чтобы немного позднее вновь сойтись, но — уже на непримиримом перекрестке.

После сватовства Ванчарая Алтан-Цэцэг много-много дней была злой, насмешливой и дерзкой. Пришла в себя лишь тогда, когда Тулга, вернувшаяся из отпуска, очень строго и очень серьезно заметила:

— Алтан-Цэцэг, тебе опять в больницу надо, у тебя психоз начинает затягиваться. Как бы он в хронический не перешел. Это очень опасно.

Отары овец начали беспокоить волки. То с одной стоянки, то с другой чабаны сообщали о налете серых разбойников. Тогда собрались мужчины и выехали на облаву. В одном распадке, заросшем кустарником тамариска и густой травой, удалось обнаружить целую семью — матерых с прибылыми. Охотники, разбившись по двое, по трое, начали погоню за зверями.

Ванчарай, Гомбо и один чабан погнались за матерым. Как ни хитрил и ни петлял старый многоопытный разбойник, тугая смертельная петля попала на его широколобую голову. Проволочив зверя с сотню метров за лошадью, чабан остановился. Тут подоспели Ванчарай и Гомбо. Соскочив с коней, они подбежали к волку, сыромятным ремнем стянули ему пасть и ноги. Ванчарай отошел в сторонку и стал закуривать, считая дело сделанным, а Гомбо, выхватив нож из-за пояса, не добил зверя, а кольцом вокруг шеи надрезал шкуру и, ухватившись за неровные края, стал ее сдирать.

— Вот так — тулупчиком, тулупчиком, — приговаривал он.

— Что ты делаешь? — крикнул чабан, еще не понимая происходящего.

— Я его голенького, голенького пущу, пусть-ка погуляет…

В голосе Гомбо, в глазах его, в движениях рук было такое сладостное удовольствие, что по спине чабане, повидавшего в жизни многое, пробежала холодная дрожь. Он отшвырнул Гомбо и добил зверя. Ванчараю бросил злые, презрительные слова:

— А ты куда смотришь, лекарь?

Когда об этом случае рассказали Алтан-Цэцэг, она не поверила. Бессмысленная жестокость — с живого зверя, ставшего добычей, сдирать шкуру — не укладывалась в ее сознании.

Вскоре после этого, возвращаясь вместе с Ванчараем с фермы, Алтан-Цэцэг спросила его, верно ли болтают, что Гомбо хотел снять шкуру с живого зверя.

— А что тут особенного, — ответил Ванчарай, улыбнувшись, — и содрал бы, и пустил бы голенького. Отчаянный парень!

— Живодеры! — с омерзением сказала Алтан-Цэцэг и содрогнулась.

— Но я тут при чем? Я стоял в стороне.

— И молчаливо одобрял… Небось приятно было смотреть, как один зверь терзает другого? «Отчаянный парень…»

— Еще что скажешь? — недобро усмехаясь, спросил Ванчарай.

Не скрывая, своего презрения и не выбирая слов, Алтан-Цэцэг сказала:

— Как ты можешь лечить животных, Ванчарай, если с удовольствием наблюдаешь, как их мучают? Вам бы вместе с Гомбо в фашистской армии служить. Много бы удовольствия получили…

Они были вдвоем на степной дороге, и Алтан-Цэцэг ожидала: развернется сейчас Ванчарай и полоснет длинным ременным кнутом. В ожидании этого, ока даже сжалась вся. А он осклабился в довольной улыбке. Но тут же, словно спохватившись, так посмотрел на Алтан-Цэцэг, что у нее похолодело все внутри. И яростно, как давнишнюю боль, выплеснул:

— А тебе где служить придется? Немцы на Волге, немцы на Кавказе, немцы вокруг Ленинграда, а вы орете на всю степь о силе и непобедимости Красной Армии. Где она, сила-то? «Русские заманивают вглубь…» Это же глупые сказочки парторга, выжившего из ума. А мы — уши развесили. Правильно Гомбо говорит: немцы захватят Москву, шагнут на Урал, а отсюда через Монголию ударят японцы и отхватят весь советский Дальний Восток. От нас же вообще мокрое место оставят… Куда деваться будем, в какую сторону побежим?..