Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена

— Откуда дарге Ванчараю, — насмешливо спросила Алтан-Цэцэг, — известно, что у меня или у Ванчарая-младшего (на сына намекнула — выпускника ветеринарного отделения), у некоторых других нет ни крыльев, ни силы, а у тех, кто едет, есть?

«Нет, эта дерзкая девчонка не научилась смиренно исполнять самый высокий и, самый древний закон монголов — свято почитать и слушать старших. Ох-хо-хо — времена пошли!»

Ванчарай начал сердиться. Его узкие глаза настолько сузились, что стали похожи на лезвие бритвы. Но Ванчарай умел сдерживать себя, хотя, разговаривая с кем-то другим, он грохнул бы сейчас по столу кулаком и живехонько выставил бы за дверь. А тут не выставишь — дело придется иметь с самим Лодоем, которого он побаивался.

Ванчарай попытался даже улыбнуться, но улыбка получилась кривая.

— Удивляюсь я, глядя на вас, молодых, — успокоившись, продолжал он. — Из культурного центра, из теплой и светлой квартиры вы бежите в дикую степь, в юрту. Что это — зов предков? Не-ет, красавица, насколько я понимаю, это что-то другое. Вам, молодым, глаза и разум застила слава советских комсомольцев: все обновлять, все перестраивать…

— Вы повторяетесь, дарга Ванчарай, — со злой решимостью оборвала Алтан-Цэцэг, и напомнила о разговоре, который состоялся в этом кабинете сразу после окончания техникума.

— Что ж, повторенье — мать ученья, — как-то совсем добродушно ответил Ванчарай. В его глазах-щелочках появились даже смешливые светлячки. — Мы — кочевники, — Ванчарай теперь явно наслаждался своим собственным величием и мудростью. — И у нас, монголов, действительно зов предков силен. Если бы вы, молодые, следовали этому зову…

— А куда этот зов? — наивно спросила Алтан-Цэцэг.

Ванчарай задумался. «Надо дать достойный ответ дерзкой девчонке». Подвоха в вопросе ему не почудилось. Но Ванчарай не успел додумать. Алтан-Цэцэг снова спросила:

— Зов куда — к Чингис-Хану, к Тамерлану, к Батыю? Вот никогда не думала, что дарга Ванчарай — такой отсталый человек. Более отсталый, чем даже моя бабушка.

На этот раз Ванчарай не сдержался. Он еще никогда не слышал такого оскорбления.

— Поезжай! — свирепо закричал он. — Поезжай! Посмотрю, какие солнечные города в степи ты будешь воздвигать!

Опомнился, остановился и, как бы извиняясь, сказал:

— Я и сам против этих юрт, против кочевья, против дикой отсталости. Но… малахаем ветра не поймаешь и за край степи не заглянешь.

Вот какой разговор состоялся у Алтан-Цэцэг с Ванчараем.

— Так ты говоришь, — снова вернулся Лодой к своему вопросу, — я все же на Ванчарая похож? Тоже «более отсталый, чем наша бабушка?»

— Я пошутила, папа, — Алтан-Цэцэг рассмеялась, обвила руками крепкую шею отца и щекой прижалась к его щеке. — Ты у меня хороший, хороший, как… мама.

Лолой вздрогнул и застыл, не дыша. Его словно током прошило.

Алтан-Цэцэг почувствовала, что своей невольной лаской (не привык к ласкам отец) и упоминанием о матери она разбередила отцовскую рану, вывела его из привычного состояния душевного равновесия.

— Прости меня, папа, — тихо и виновато сказала Алтан-Цэцэг и отошла. Ее сердце вдруг наполнилось какой-то глухой и неясной тревогой.

— Ты устал, папа, иди отдохни.

Лодой молча поднялся и, шаркая ногами, побрел в свою комнату.

В постоянных делах, в хлопотах и заботах, в бесконечных командировках у секретаря аймачного партийного комитета Лодоя как-то не нашлось времени подумать о дочери. Лодой не заметил даже, как выросла она. Он-то считал ее подростком, которому нужна поддержка отцовской руки и отцовского плеча. Оказывается, ошибался. Дочь стала взрослой. Прозрение это пришло после выхода Алтан-Цэцэг из больницы, когда он, Лодой, начал с пристальным вниманием приглядываться к дочери. И чем больше приглядывался, тем больше понимал: дочь действительно выросла. Кроме того, он открывал поразительную схожесть дочери с матерью, сходство во всем: в разлете бровей и красивом изгибе длинной шеи, в глубоком и чуть восторженном взгляде, в легких и порывистых движениях (потом они станут мягче, женственней), даже в походке. Лодой открывал сходство и в характере и в ранней самостоятельности. Закончив техникум, даже не посоветовавшись с отцом, дочь самостоятельно приняла решение о работе. Лодою от этого было и обидно, и неловко. Но пришлось мириться.

Когда начальник аймачного сельскохозяйственного управления Ванчарай доложил о распределении выпускников техникума по хозяйствам, доложил, что пятерых из двадцати одного, в том числе и Алтан-Цэцэг, как наиболее подготовленных, необходимость заставляет оставить в аймачном центре, Лодой не только не рассердился, а принял, как само собой разумеющееся, в глубине души даже порадовался такому решению. «Ну, куда ей ехать… Несмышленая девчушка еще…» И другое: в доме должна быть хозяйка. Дом без хозяйки — сирота. Словом, молчаливо согласился с Вайчараем. Он не догадался или не счел нужным спросить саму Алтан-Цэцэг, что она думает о своем назначении.