Север Гансовский - Надежда [Рассказы и повести]

— Ну и дела, — сказал он. — Еще ни разу не было, чтобы она со следу сбилась. Ищи, ищи, ну…

Собака, повизгивая, вертелась на поводу. Майк слез с лошади.

— Ищи! Ну, скотина!

Собака, наконец, нашла след. Он вел теперь под резким углом направо, почти назад. Хьюз выругался.

— Значит, они всё-таки бросились к федеральной дороге.

Майк взобрался в седло, и они поскакали по полю назад. Снова спустились в долину и поднялись на пологий холм. Солнце уже показалось из-за горизонта. Было совсем светло.

— Вот они, вот они! — закричал Данни и показал рукой вперед.

В километре от них маленькая группа серых фигурок торопливо двигалась по федеральной дороге.

— Поскакали! — крикнул Хьюз.

— Никак это возле лагеря безработных? — сказал Майк.

— Наплевать.

— Смотри-ка, сказал Майк. — Их вроде больше стало. Пятеро бегут.

Хьюз всматривался в группу бегущих людей.

— Черт возьми, да ведь это мальчишка! Этот Арх или как его там? Он их ведет.

— Ну, мы его тоже выучим! — воскликнул Майк. — Он забудет, как его мать звали.

— Ну, поскакали скорее! — закричал Хьюз.

Они пригнулись к спинам коней и ринулись за мексиканцем и его семьей. Хьюз и Майк впереди, Данни — всё больше и больше отставая от них на своем тяжелом жеребце. Ветер свистел у них в ушах, расстояние между ними и беглецами сокращалось с каждой минутой.

— Ну, так и есть: они вошли в лагерь! — крикнул Майк Хьюзу.

— Ничего, — зарычал Хьюз. — Мы и там их достанем. — Он нахлестывал свою кобылу, которая устала носить всю ночь его стокилограммовое тело.

Они выехали на широкую асфальтированную федеральную дорогу и поскакали по направлению к лагерю.

Лагерь находился возле самой дороги. Это было странное скопище хижин, конур, превращенных в жилище старых грузовых автомобилей. Здесь жили сезонные рабочие, те, кто не имел денег, чтобы переехать в другое место, когда в Калифорнии кончался сезон уборки. Сколько их находилось здесь? Этого никто не знал. Здесь не было ни учета, ни прописки. Раньше этот лагерь помещался возле самого города, но, по настоянию городских властей, его перенесли сюда, на сороковой километр от столицы штата..

Нельзя было даже сказать, что лагерь «перенесли».: Безработных просто выгнали оттуда, и они ушли, забрав с собой детей, рваные одеяла, старые кастрюли, детские колясочки — что у кого было и что каждый мог унести. Они пришли сюда и постепенно из всякого хлама снова построили этот город нищеты — лагерь безработных.

Сейчас возле дороги у лагеря постепенно собирались люди. Хьюз и Майк видели, как к мексиканцу с семьей, остановившимся возле первых хижин, подошел один человек, другой, третий…

— Сейчас мы им дадим! — крикнул Хьюз.

Когда они с Майком приблизились, возле дороги была уже толпа. В центре стояли маленький мексиканец, его жена, девушка и двое ребят. Все измученные, задыхающиеся, запыленные. Мальчишка, который присел их сюда, затерялся где-то в толпе.

Над толпой стоял легкий говор. Он умолк, когда бешеный цокот копыт замер возле лагеря.

Хьюз и Майк осаживали лошадей возле самой толпы. Разгоряченные кобылы пританцовывали и вскидывали передние ноги, налезая на людей. Толпа молчала, слышалось только горячее дыхание лошадей и стук копыт. Постепенно люди поворачивались к Хьюзу и Майку. Из задних рядов переходили вперед. Только маленький мексиканец с семьей стояли неподвижно.

Хьюз никак не мог успокоить свою кобылу. Майк сидел верхом, держа на поводке подвывавшую собаку. Наконец Хьюз справился с лошадью. Он соскочил на землю, вспотевший и разгоряченный, бросил повод Майку и, держа в руке плетку, ринулся к маленькому мексиканцу. Ринулся… и остановился.

Перед ним стояла стена. Людей было немного — двадцать пять или тридцать. Мужчины, женщины и дети, грязные, худые, оборванные. Они стояли плотно, плечом к плечу, в несколько рядов. Два или три десятка лиц внимательно смотрели на Хьюза. Прямо перед хозяином фермы стоял высокий старик, рядом со стариком — седая сгорбленная женщина, дальше виднелись черные брови и большие глаза креола с Пуэрто-Рико, две или три широкие ирландские физиономии. Несколько желтых лиц людей, болеющих лихорадкой. Темные щеки и курчавые волосы негров. Все лица были очень разные — ни одно не похоже на другое. Но их объединяло что-то общее. Не худоба, нет, хотя все были худыми. Общим для всех лиц было то выражение, с которым они смотрели на Хьюза.

Глухая, свирепая ненависть, которая горела в глазах всех стоящих перед ним людей, остановила хозяина фермы.