Борис Галин - В одном населенном пункте

Чем больше я приглядывался к Егорову и Приходько, тем резче мне бросалось в глаза, что каждый из них имел свой стиль в работе, и это можно было видеть даже в том, как они по-разному вели заседания бюро райкома. Я хотел бы знать, к чему тянулся Степан Герасимович, скажем, чувствует ли он запах цветов, о чем он говорит дома, чего он хочет от жизни, о чем думает, — не в общежитейском понимании этого слова, а в каком-то более высоком.

На лекции, которые проводились в партийном кабинете райкома, он приходил с таким видом, будто выполнял какую-то повинность. Сядет в углу на краешек скамьи с постоянным выражением озабоченности, точно он не лекцию сейчас слушает, а соображает о цифрах добычи угля.

К самым сложным явлениям жизни он, как мне показалось, подходил с какой-то упрощенной меркой. Его суждения и характеристики людей были чрезвычайно однообразны: «Наш человек». Или: «Честный работяга». Когда однажды он сказал это на заседании бюро райкома, Егоров, вспыхнув, прервал его:

— Поймите, товарищ Приходько, этого очень мало — «наш человек», «честный работяга»… Ведь мы посылаем товарища не за прилавок муку продавать, — хотя и за прилавком нужны свои деловые качества, — а мы посылаем товарища на партийную работу, руководить людьми…

Как-то на другом заседании бюро Егоров попросил Приходько дать ему справку по вопросу о строительстве школ.

— Это не по моему ведомству, — сказал Приходько.

Он знает уголь и только за этот участок он отвечает.

Егоров пристально посмотрел на Приходько.

— Помнится, году в тридцать пятом, — сказал он спокойно, — на Всесоюзном стахановском совещании товарищ Сталин заметил парторгу шахты «Центральная Ирмино», что коммуниста, партийного руководителя, все касается.

Больше ничего он в этот вечер не сказал Приходько, но сам Приходько сидел молчаливый, задумчивый.

Меня удивляло, почему Егоров, который, вероятно, лучше моего видит порочность стиля работы Приходько, почему он прощает ему многое. И я как-то не сдержался и сказал об этом Егорову. Чем больше я говорил, тем более хмурым становилось лицо Егорова. Я даже пожалел, зачем я начал этот разговор, но продолжал говорить то, что я думал о Приходько.

— Мне кажется, — сказал я, — он, Приходько, берется за многое и, вероятно, ни одно дело не доводит до конца.

— Вот тут вы ошибаетесь, — горячо возразил Егоров. — Приходько мужик цепкий, он не из тех «интеллигентов», которые могут утопить в болтовне любое живое дело. Он человек цепкий, — повторил Егоров.

Я ждал, что он скажет дальше, но Егоров молчал. И я уже ругал себя за то, что по-видимому, своими словами я грубо влез в тонкую и сложную область взаимоотношений руководящих работников нашего райкома.

Егоров подошел к окну.

— Душно!.. — сказал он и, продолжая оборванный разговор, еще раз повторил. — Мужик он цепкий, работник он сильный, но… однобокий. Он прекрасно держит в памяти цифры добычи угля по району и по каждой шахте в отдельности. Он может в любую минуту обрисовать хозяйственное положение, обстановку на шахте. Это живой, исполнительный работник и притом хороший организатор. Но этого, знаете ли, мало для политического руководителя. Чего ему не хватает? — спросил Егоров. И он долго молчал, размышляя над тем, чтобы найти правильный ответ. — А вот чего, — сказал Василий Степанович и повернулся ко мне. — А вот чего, — повторил он,— умения видеть жизнь в движении.

Эта мысль понравилась ему, и он снова сказал:

— Видеть жизнь в движении. Мне кажется, что решение той или другой задачи Приходько воспринимает односторонне, технически, что ли… Он, как мне кажется, видит частности и не всегда может охватить поле боя. Он видит одну шахту, другую, но поле боя в целом он не всегда охватывает. Впрочем, это порок не только его, но и многих из нас. Приходько пришел в район в первые недели после изгнания немцев, когда здесь коммунистов было пять человек. Он горячо взялся за работу и многое сделал. Но как только фронт работ расширился, задачи усложнились, он стал отставать… Раньше он всю свою энергию вкладывал в подъем одной шахты, а теперь, когда нужно руководить многими шахтами, он как бы тушуется и работает однобоко, подменяя хозяйственников, вмешиваясь в хозяйственную работу в ущерб партийной. И поверьте мне, что он сам это прекрасно чувствует. Только это очень трудно, — вздохнул Егоров, — взять себя за плечи и повернуть лицом к новому. Это я прекрасно знаю по себе.

И он перевел разговор на другую тему.