Борис Галин - В одном населенном пункте

И снова я увидел по улыбке, которая блеснула в глазах Егорова, что он доволен моим решением.

— Кое в чем Панченко Илларион Федорович прав, — теперь он словно хотел подбодрить меня, — район наш хотя и трудный, но перспективы имеет хорошие.

Получив направление из райкома, я поехал в обком партии. Я выбрал путь через Алчевск и Кадиевку. Мне хотелось побывать в районе шахты «Парижская Коммуна» — там зимою сорок первого воевал наш 109-й полк.

Я поднимал руку на перекрестках дорог, садился на попутные машины. Это были грузовики с высокими бортами — на таких машинах в годы войны возили боеприпасы. Теперь на них везли лесоматериалы, кровельное железо, цемент.

За Алчевском я сошел с машины и пошел пешком искать знакомые места. Ночь я провел в маленькой низенькой хатке, прилепившейся к краю оврага. Окрашенная белой крейдой, она напоминала мне ту хату, в которой когда-то находился штаб нашего полка. Крыша хаты была ржавой; на ней лежали камни, видимо для того, чтобы сильный донбасский ветер не сорвал ее, а то, чего доброго, не унес бы с собою и всю хатку.

Хозяева приютили меня на ночь, и я лег на холодном земляном полу.

Я спросил старика-хозяина: не та ли это хата, в которой когда-то стояли бойцы 109-го полка.

Хозяин добродушно улыбнулся:

— Та кто его знае… Може тут и стояли хлопцы 109-го…

Вся хатенка снизу доверху была оклеена старыми газетами. Я приподнялся, чтобы лучше разглядеть. Один истлевший лист показался знакомым: это была наша фронтовая газета «Во славу Родины».

Утром я простился со своими хозяевами и снова вышел на дорогу.

Водители не отказывали мне и охотно подвозили меня от одного пункта к другому. Они видели во мне демобилизованного солдата — я был в шинели с перекинутой через плечо полевой сумкой. Грузовик, в котором я ехал, был полон пассажиров. Напротив меня, упираясь спиной в шоферскую будку, сидел маленький коренастый мужчина. Он сидел по-шахтерски — на корточках, и заботливо прижимал к себе детей, целый выводок. Рядом с ним сидела молодая женщина с усталым лицом. На ней была широкая, не по плечам, видимо мужнина, шинель. Когда машину встряхивало, женщина испуганно вскрикивала и припадала плечом к мужу.

Меня всё интересовало: машина, пассажиры, дорога, терриконы, небо. Кто-то спросил меня: демобилизованный ли я.

И я вдруг сказал, засмеявшись:

— Я мобилизованный. Да, да, я мобилизованный и остаюсь работать в Донбассе.

Коренастый мужчина спросил, на сколько я законтрактовался. Я ответил: — на всю пятилетку. Он спросил:

— Какие условия?

Я ответил:

— Условия обычные.

Он спросил, где я буду работать: металл, уголь, стройка?

— Все, — сказал я таким голосом, который, вероятно, удивил моих попутчиков. — И уголь, и металл, и стройка…

И я развел руки, как бы охватывая все, что простиралось справа и слева от дороги.

Коренастый мужчина посмотрел на меня и улыбнулся. Он даже подмигнул — хватил, мол, парень… Я устыдился своего порыва и смущенно попросил закурить. И тотчас со всех сторон ко мне потянулись вышитые кисеты и портсигары, сделанные из алюминия — знакомые фронтовые кисеты и портсигары. «Сколько фронтовиков на нашей земле!» — думал я, оглядывая своих спутников. И я в нескольких словах рассказал им, что эти места, которые мы сейчас проезжаем, мне знакомы по первому году войны: здесь когда-то воевал мой полк, 109-й стрелковый. До войны он входил в 30-ю Иркутскую дивизию, потом был переведен в другую дивизию, но песню он пел старую, иркутскую:

— Сто девятый? — спросил меня низкорослый спутник. — Так это же наш сосед!.. — вдруг радостно вскрикнул он и весь подался вперед. — Сосед справа.

И стал называть мне пункты, где видел наш полк: Моздок, станица Воскресенская…

— Хороший полчок!.. — сказал он.

И, обхватив руками весь свой выводок, доверчиво прижавшийся к отцу, он стал что-то рассказывать жене.

Водитель остановил машину, чтобы переменить скат. Коренастый мужчина, тот, что был на войне моим соседом справа, взял солдатский котелок и пошел в ближайшую хату за водой. Он напоил детей, поправил платьице на старшенькой девочке, перевязал пуховый платок на маленьком.

— Сто девятый, — сказал он, видимо желая продолжить разговор, — ведь вот какая история.

Все время, пока он говорил, он не упускал из виду детей и жену, и когда она встала и подошла к нам, он сказал ей ласково;