Феоктист Березовский - Бабьи тропы

Сеня раздраженно прервал Маркела.

— Ну и ждите, Якуня-Ваня!.. Ждите!.. Пока полдеревни передохнет с голоду…

— Ждите, мать честна, — так же раздраженно кричал пастух. — Ждите!..

Перепуганная их криком жена кузнеца Акулина громко сказала:

— Да перестаньте вы орать-то!.. Сдурели вы, мужики… Ведь и вправду могут… услыхать вас… и арестуют всех!..

Никита Фокин махнул рукой:

— Кто в такую непогодь будет подслушивать?.. Кто услышит?..

Сеня размахивал руками и раздраженно продолжал выкрикивать:

— А мне теперь все равно, тетка Акулина! Либо с голоду подыхать, либо на царевы штыки налезать!

— Да и мне то же самое, — поддержал его пастух. — Что в лоб, что по лбу!..

Кузнец попробовал утихомирить взволнованных мужиков:

— Ну ладно… Все это верно, конешно… Ну, а дальше что? Что станем делать завтра?

Все повернулись к нему. Хлопали глазами. Недоуменно смотрели на Маркела. И молчали.

Чувствовали и понимали, что никто не знал — что же делать дальше, что делать завтра, послезавтра…

Яков Арбузов несмело молвил:

— Надо бы к мельнику сходить… к Авдею Максимычу… Послушать…

На него яростно закричали:

— Вот чего захотел!

— Обойдемся!

— Не надо!..

Долго спорили в этот вечер фронтовики.

Одни доказывали, что царица изменила русским и тайно поддерживает немцев; другие находили, что царь плохо командует войсками, а генералы плохо помогают ему; третьи считали, что во всех бедах, которые обрушились на Россию, повинен Распутин.

Но все единодушно приходили к одному выводу: надо что-то предпринимать. А что именно надо предпринимать — по-прежнему никто не знал. Так же единодушно сожалели, что никто из присутствующих никогда не видал большевиков; никто не знал — что это за люди, чего они хотят, за что борются…

Больше всех шумели и всех перебивали на слове Сеня Семиколенный и Афоня-пастух.

Наконец Маркел твердо сказал:

— Я так думаю, братаны: надо нам еще разок-другой помозговать…

С ним согласился и Сеня Семиколенный:

— Конешно, так… Подумать надо, Якуня-Ваня!

Афоня все-таки добавил к их словам:

— Ну, что ж… так ли, не так… а перетакивать теперь уж все равно не будем!

Поднимаясь и выходя из-за стола, Арбузов сказал:

— Ладно, братаны… покричали, пошумели… и хватит!.. Пора спать…

Выходя из кути, Афоня негромко пробасил:

— Старики так говорят: утро вечера мудренее!

— Правильно, Афоня! — воскликнул Сеня. — А трава соломы зеленее!

Когда стали подниматься со своих мест другие фронтовики, Афоня вышел на середину избы и, оборачиваясь к ним, крикнул:

— Вот ведь как здорово получается-то, мать честна!..

А я, грешник, думал, что на святой Руси водятся только одни караси… а оказались и ерши!

Во всех углах, за столом и посередине избы раздались веселые выкрики:

— Да еще какие!..

— Мы им покажем, Якуня-Ваня!

— Правильно!

— Нашего брата только качни…

— Верно!..

Выходя из избы и прощаясь с хозяевами, фронтовики шутливо говорили:

— Прощения просим, Маркел…

— Извини, хозяюшка, за галдеж за наш…

— Известно дело — чалдоны!

— До свиданьица!

— Спите на здоровье!..

Провожая их, Маркел и Акулина добродушно посмеивались и приговаривали:

— Ладно… чего там…

— Ужо не заблудитесь в пургу-то…

— Дай бог путь-дорогу…

За окнами по-прежнему бушевала предвесенняя метель.

В эту зиму в Белокудрине впервые появилась городская музыкальная диковинка: двухрядная гармонь с зелеными мехами и белыми клавишами, которую привез с собой Андрейка Рябцов.

За время пребывания в городе и на фронте Андрейка отлично научился играть на двухрядке. Игра его зачаровывала не только белокудринских парней и девок, но даже баб и мужиков.

Только старые правоверные кержаки — старики и старухи при звуках Андрейкиной гармони отплевывались и ворчали:

— Опять сатанинский голос пущает Андрейка Рябцов…

— Известно дело: какой корень, такой и отросток…

— Верно! Отец-то его давно ли дьявольское зелье варил?..

— А нечестивый сынок вон какую несусветную дуду привез…

— Тьфу, окаянный!..

В эту зиму белокудринские парни и девки больше чем в прежние годы табунились посиделки да гулянки устраивали, под Андрейкину гармонь песни пели и плясали, даже в великий пост.

Мужики и бабы знали, что многим парням недолго придется шляться на воле да с девками хороводиться. Потому и не притесняли молодежь. Родители не очень ворчали, когда парни и девки возвращались с поздних гулянок и самый сладкий сон родителей нарушали.