Феоктист Березовский - Бабьи тропы

И опять раздался тот же злобный голос.

— А ты наши куски считал?

— Последнее отдать! — яростно крикнул Афоня.

— Я не о всех говорю, — заканчивал речь Капустин, обтирая рукавом пиджака пот со лба. — Я говорю о тех, у кого хлеб имеется. Я прошу вас, товарищи, выйти сюда и высказаться.

Капустин умолк. Председательствующий Панфил обратился к собранию:

— Кто будет высказываться, выходите сюда.

Но никто в толпе не тронулся с места.

Панфил еще раз повторил приглашение.

Тут из-за спины председателя вынырнул секретарь ревкома Колчин, оглядел собравшихся и как-то многозначительно крикнул:

— Ну, что же, товарищи! Высказывайтесь… кто как умеет!

И снова спрятался за спину Панфила.

Мужики молчали.

— Тогда я буду голосовать, — сказал Панфил.

— Голосуй! — закричали коммунисты. — Голосуй!

— Кто за выполнение разверстки? — спросил Панфил. — Поднимите руки.

Подняли руки все коммунисты и двое беспартийных партизан.

— Кто против разверстки?

Не поднялось ни одной руки.

— Значит, можно считать — единогласно приняли, товарищи?

Мужики молчали.

— Объявляю собрание закрытым.

Попыхивая трубками, сморкаясь и покашливая, расходились мужики от мельницы к деревне. Шли кучками и в одиночку. Но молчали и друг на друга не глядели. Кержаки расходились тоже молча.

Сзади всех шли, сгрудившись, коммунисты.

Капустин спрашивал их:

— Как думаете, товарищи, будут мужики сдавать хлеб по разверстке?

Панфил затянулся из трубки и хмуро ответил:

— Как бы совсем не отказались…

— Не отдадут хлеб, Якуня-Ваня! — воскликнул Сеня.

— Не отдадут! — подтвердил Афоня. — По рожам видно…

— Что ж делать? — озабоченно проговорил Капустин.

Коммунисты и сами не знали, что делать.

Тяжело шлепали броднями по пыли. Курили. Молчали и думали.

Подходя к улице, Маркел сказал:

— Погодите ужо… надумал я… Что-нибудь сделаем.

У Панфила долго сидели и совещались: сам Панфил, Капустин, Маркел и Павлушка. Обсуждали порядок предстоящего собрания ячейки совместно с беспартийными партизанами.

А вечером почти все партизаны собрались в Маркеловой кузне.

Председательствовал Маркел.

Опять говорили о разверстке.

Мужики слушали оратора, опасливо поглядывая ни главаря большевиков, думали о своем и дружно отмалчивались.

А Маркел понукал:

— Ну… что же будем делать?.. Давайте высказывайте, товарищи. Ну?

Мужики молчали.

Маркел настаивал:

— Что молчите? Надо высказывать… От молчка дело не пойдет…

Мужики усиленно тянули из трубок, пыхтели и никто не решался взять слово.

Маркел еще раз обратился к ним:

— Ну?

Наконец взял слово Яков Арбузов.

— Что тут высказывать, когда хлеб-то не у нас… — нехотя заговорил он. — У нас много ли возьмешь? Весь хлеб у кулаков… у Валежникова, у Гукова, у Клешнина, у других… Конечно, немного есть и у середняков… скажем, у Емели Солонца, у меня…

Яков взглянул на сына Емели — Никишку и конфузливо усмехнулся:

— Хм… Вот тут-то и закорючка!.. Я свое отдам. А Никишка Солонец большевик… коммунист… небось у отца-то не возьмет… Вот оно и выходит… м-да… конечно…

Он запутался в своих мыслях, крякнул и умолк.

Ему на выручку поспешил Сеня Семиколенный.

— А я вот так располагаю, братаны, — решительно начал он. — Раз ты партийный и к большевизму прилежание имеешь, значит, должен ты первый пример показать своему рабоче-крестьянскому государству…

Сеня повернулся к Капустину:

— Правильно я говорю?

— Правильно, товарищ, — ответил рабочий.

— А раз правильно, — продолжал Сеня, размахивая костлявыми руками, — значит, теперь мы посмотрим: какая такая есть наша партийная дисциплина…

— А ежели у меня двое ребят да жена, да старуха мать… — перебил его Иван Гамыра. — Что же им после этого… с голоду помирать?

Сеня спрыгнул с колеса, на котором сидел, и петушиным голосом воскликнул:

— А то как же, Якуня-Ваня! Надо же нам в большевизме понятие иметь: что выше — маменька или рабоче-крестьянское государство? Ну-ка, скажи, Якуня-Ваня! А? Скажи: что выше?

Гамыра зло посмотрел на него и сказал дрожащим голосом, думая о своем:

— Значит, она мне не родительница?.. А ребят как? Тоже побоку? В могилу? Это что же — щенята?!

Сеня на минуту опешил перед такими доводами. Потом, махая руками, опять обрушился на Гамыру:

— А ты что думал, Якуня-Ваня! В партию-то в гости пришел? Ежели весь буржуазный мир против нас… значит, нечего и детей жалеть… Все выставляй на кон!