Знойное было это лето. Солнце нещадно жгло истомленную землю. Поник и будто поредел хмуро чернеющий урман. В смертельной тоске никли к земле хилые цветы и пожелтевшие травы. Земля похожа была на иссохшую в горе мать. Казалось, из посеревшей груди ее, из потрескавшихся губ порывами ветра срывались мольбы, направленные к раскаленному небу, у которого просила она спасительной влаги.
Но равнодушно было небо к мольбам и стонам земли.
Даже ночами задыхалась земля от жары. И лишь ранними утрами жадно глотала алмазные капли росы, падающей на ее лицо с бледных губ хиреющих трав и цветов. И снова спокойно и равнодушно голубело небо в сухом пламени. И снова томилась земля в иссушающем зное.
За неделю до Иванова дня во второй раз приехал поп в Белокудрино.
Мирские опять стали готовиться к молебнам и водосвятию на полях.
И кержаки заговорили о своем особом молебствии близ выгорающих полос.
Партизаны накануне водосвятия устроили совещание и сразу после него стали собираться на покосы. Но жены партизан боялись гнева божия. Боялись без куска хлеба на зиму остаться. Потому и отбивались от мужей ожесточенно.
Рябая Акуля ругалась с кузнецом и корила его:
— Совсем потерял стыд, косорылый… Сам лба не перекрестишь и меня хочешь в преисподню вогнать?!
— А что тебе бог-то даст? — ухмылялся кузнец.
— Хлеба даст, вот что! — кричала Акуля. — Ты, косорылая холера, не молишься, так, может, люди вымолют у господа.
— А ты сеяла хлеб-то? За кого просить-то будешь?
— Ты не сеял, так добрые люди сеяли!
— Пускай люди и молятся.
Акуля плевалась:
— Тьфу, анафема!.. Безбожник!.. Все едино пойду на молебен. С батюшкой пойду и с кержаками пойду.
И Олена ругала своего Афоню за то, что сам собирался до молебна ехать на покосы и других подбивал.
— Разбойник! — кричала Олена на мужа. — Шантрапа разнесчастная!.. Господа забыл, шаромыжник окаянный… да еще других мутит. Идол!..
Параська пробовала защищать отца. Но Олена оборвала ее:
— Молчи, потаскуха!.. Такая же жаба безбожная будешь… Ужо захлестну чем попало…
У других партизан такие же стычки были с бабами.
Даже Маланья и та заколебалась. Пришла к бабке Настасье за советом.
— Что посоветуешь, бабушка Настасья? Семен тянет на покосы… от водосвятья отговаривает. А бабы наказанием господним пугают.
— Поезжай, — ответила ей бабка Настасья. — Пораньше начнете покос, побольше уберете сенца.
— А бог-то?
Бабка Настасья хмурилась.
— Коли бога боишься, иди… молись…
Маланья все же допытывалась:
— К тебе пришла… Ты-то что присоветуешь? Везде ведь бывала ты, всего навидалась… Как скажешь, так и сделаю.
Помолчала бабка. Пожевала губами. И, не глядя на Маланью, сказала:
— Не на бога надо надеяться, а на свои руки. Не бойся… Поезжай с Семеном.
Так и сделала Маланья. Рано утром уехала с мужем на покос.
А остальным партизанам пришлось выезжать без баб.
Вся деревня два дня ходила по полям с попом и с иконами.
Потом два дня ходили кержаки с медными образами и со своим начетчиком Авдеем Максимычем.
После того неделю смотрели белокудринцы на раскаленное небо. Все дождичка ждали. Так и не дождались.
После Иванова дня все стали разъезжаться по своим угодьям — на сенокос.
А в самый разгар покосов, когда вся деревня пласталась уже на лугах, приехал в Белокудрино бывший старшина Илья Андреич Супонин и привез с собой бородатого человека в серой военной одежде, в ботинках и обмотках. Остановились волостные гости у Валежникова.
В полдень Маринка Валежникова полетела верхом на луга — вызывать в деревню отца. По пути велела ей мать заехать на смолокурню, сказать Панфилу, что приехал и вызывает его председатель волостного ревкома.
К вечеру Валежников вместе с работником, с сыном и дочерью приехали в деревню.
Вслед за ними приехал и Панфил Комаров.
Илья Андреич Супонин не любил выставлять свою гордость. Потому и пошел сам в ревком — в Панфилову избу.
— Здорово живешь, Панфил Герасимыч, — сказал он, входя в избу. — Видишь, бог дал и свиделись опять… Принимай-ка гостя.
— Милости просим, — не очень приветливо ответил Панфил. — Проходи, Илья Андреич… Садись да расскажи, зачем пожаловал? Какие новости из волости привез?
— По служебному делу я, Панфил Герасимыч, — заговорил Супонин, усаживаясь на лавку около стола, против Панфила. — Кто в такую жару без дела поедет? По делу приехал… по служебному… Пришел вот к тебе… сказать… Давай-ка, паря, созывай мужиков на митинг.
Читать дальше