Феоктист Березовский - Бабьи тропы

— Здорово… здорово, — ответило сразу несколько ленивых голосов.

— Чего задумались, старики?

— А что нам думать-то?.. Думают, Сеня, умные, а не мы с тобой, — за всех ответил дед Степан.

Сеню даже передернуло от такого ответа деда Степана. Он еще выше поднял голос и, закатив глаза, пропел:

— Ловко, Якуня-Ваня!.. Ну, значит, и мне придется подсаживаться к вам.

Мужики засмеялись:

— Садись… садись… места хватит.

— Гостем будешь!

— А за ханжой к Солонцу сбегаешь — угостим!

Подсаживаясь к огню, Сеня сказал:

— Денег нету, братаны, а закладывать нечего. Должно, придется нам сегодня слюну глотать, Якуня-Ваня!

Дед Степан пошутил:

— Мы не жадные… Отнеси Солонцу мешочек ржи… и хватит… всех угостишь.

Сеня весело крикнул:

— А ты знаешь, Степан Иваныч, сколько у меня нынче хлеба-то?

— Сколько?

— Все сусеки и весь пол — под озимым!.. А полати под яровым!

Мужики знали, что Сеня сеял всего полдесятины.

Дружно захохотали.

А дед Степан не унимался:

— Ну скотинку какую нето продай!

Не задумываясь, Сеня ответил:

— А мы скотину-то давно на зубах похрумкали!

— Хо-хо-хо! — захохотали мужики. — Ха-ха-ха!..

— Ну и Сеня!..

— Ну и язык же у тебя, Семен!

— Го-го-го!..

Подошел Афоня. Он был в рваном армячишке, в мохнатой шапке из собачины и в рваных серых валенках; из одного валенка торчал палец, а из другого выглядывала грязная потрескавшаяся пятка.

Как всегда, через одно плечо у него была перекинута пастушья сумка.

— Бог помочь! — прогудел он, вынимая трубку изо рта.

— Милости просим! — ответили мужики.

Дед Степан спросил:

— Далеко ль собрался, Афоня… с сумкой-то?.. Не к Колчаку ли в кавалерию метишь?

— Нет, — деловито ответил Афоня. — В город собираюсь, Степан Иванович… с товаром!

— С каким товаром-то едешь?

— А вот везу продавать… старую шубу на два ската, новым тесом крытую… да двуствольные штаны без гашника.

Ответ Афони вызвал новый взрыв хохота:

— Го-го-го!.. Ха-ха-ха!..

А дед Степан опять спросил:

— Кого думаешь запрягать-то, Афоня?.. Дорога не близкая.

— А кого мне запрягать? — в Тон ему ответил Афоня. — Сами знаете: вместо упряжки остались у меня две собственных ляжки… да и те в пристяжке…

Под хохот мужиков дед Степан насмешливо молвил:

— Богато живешь, Афоня!

— А как же! — хриповатым басом воскликнул Афоня, подсаживаясь к хохочущим мужикам. — Видали, поди, мою хоромину-то? Мать честна!.. Дворы-то у меня небом крыты да ветром огорожены!..

Около овина взвился голос Сени Семиколенного:

— Сказывают: у тебя и в дому-то… за што ни возьмись, все в люди покатись!.. Житьишко у тебя, Афоня… вроде моего, Якуня-Ваня!

— Так и есть, мать честна!.. Хожу вот по деревне… собираю нитки… да зашиваю свои пожитки!

Мужики покатывались:

— Хо-хо-хо!.. Ха-ха-ха!.. Го-го-го!..

А Сеня выкрикивал:

— Правильно, Якуня-Ваня!.. Правильно, Афоня!.. Коли нечего жевать… не к чему и дворы затевать!.. Правильно!

Афоня вторил ему:

— Знамо, правильно… Нищего пожаром не запужаешь, мать честна!.. Забрал котомку… да в соседнюю деревню…

Дед Степан похохатывал вместе со всеми и приговаривал:

— А, чтоб тебя, Афоня!.. А, чтоб тебя распятнало!..

Демьян подкладывал в огонь дрова и, смеясь, говорил отцу:

— Тебе бы, тятя, за трубу пора… а ты все смешливый…

Прохохотавшись, дед Степан стал оправдываться:

— Все смеются… Что же мне… табак нюхать? Время такое подошло, сынок… Нашему брату теперь приходится становить жизнь на кон!..

— Правильно, — подтвердили мужики… — Чего там…

— Вестимо…

Понемногу умолкли мужики, снова задымили трубками.

По-прежнему пылали и пощелкивали на подовине еловые сучья. По-прежнему трепетно блестели на небе звезды. Над незастывшей еще рекой клубился белый пар. Из притонов доносилось зябкое вздрагивание лошадей и позвякивание подвешенных им на шеи колокольцев.

Мужиков пригрело у костра. Не хотелось им расходиться. Арбузов и Гамыра сбегали ненадолго к своим овинам, подкинули дров и снова вернулись к Ширяевым. Разместились мужики у огня по-разному: кто сидел бочком, кто вытянулся и оперся на локоть, кто присел на корточки, кто лежит на земле.

Давно уж пропели первые петухи.

Теперь мужики занялись сказками и бывальщинами.

Под общий хохот дед Степан рассказывал, как он гулял в монастырях и скитах со святыми старцами и как изображал исцеленного от хромоты.

Потом Сеня Семиколенный рассказывал о том, как он жил после ранения в городе у генерала в денщиках и как влюбилась в него генеральская дочка.