Целую неделю нет Бондай-Шо, и за целую неделю Тура-Мо ни с кем не перемолвилась словом. Только отрывисто бросает Ниссо: «Принеси воды», «Подай камень», «Раздуй угли», — но разве это слова? Ниссо делает все, что приказывает ей Тура-Мо, и тоже молчит. Ниссо никогда не противоречит тетке, — молчит так, словно родилась без языка. Но, кажется, она довольна, что нет Бондай-Шо: без него тетка всегда одинаковая — сумрачная и злая. Нет ничего хуже тех дней, когда она смеется, приплясывает, ходит, как пьяная. До этой зимы никогда не бывало с теткой такого, а теперь бывает все чаще, стоит только ей провести день с Бондай-Шо. Глаза ее горят, слова, самые разные, цепляются одно за другое без смысла; веселье и ласки ее сменяются такой яростью, будто в нее вселяются дэвы; оставаясь одна, тетка царапает себе лицо и рыдает целыми ночами. И это так страшно, что лучше, если бы она била Ниссо… И несколько дней потом Тура-Мо совсем не похожа на человека: не ест, не работает. Пусть бы лучше Бондай-Шо не возвращался совсем!
На восьмые сутки Бондай-Шо вернулся. Издали увидела его Ниссо: он поднимался от реки по узкой тропинке, таща на себе тяжелый мешок. Взглянув туда, где Тура-Мо очищала от камней четвертную ступеньку посева, Ниссо увидела, что тетка, бросив работу, бежит навстречу Бондай-Шо. Они сошлись у входа в его жилище. Тура-Мо о чем-то спросила его, и он потряс на ладони туго набитый маленький мешочек. Потом они вошли в дом. Ниссо подумала, что, верно, Бондай-Шо принес с собой еды: может быть, вареную козлятину, может быть, просяные лепешки? Ведь он всегда приносил с собой еду. И подумала еще, что они все съедят сами. Прячась за камнями, Ниссо тихо прокралась к дому Бондай-Шо со стороны ограды.
Дом Бондай-Шо, как и все дома в Дуобе, был с плоской крышей и без окон. Стоя у стены, Ниссо ничего не могла увидеть. Ловко цепляясь за выступы камней, упираясь в тутовое дерево, приникшее к дому, Ниссо выбралась на глинобитную крышу, подползла к дымовому отверстию. Она очень хорошо понимала, что если тетка или Бондай-Шо обнаружат ее, то ей несдобровать, но еще лучше знала, что успеет вовремя ускользнуть. Отсюда она услышала их разговор:
— Они сидели кругом и пили чай: какой это был чай! В нем было много соли, и сала, и молока; мои ноздри слышали его запах, я не помню, когда я пил такой чай! Азиз-хон сказал, что всех нас угостит, если ему будет весело.
— А кто еще был? — услышала Ниссо голос тетки.
— Много народу. С нашей стороны — из Сиатанга и из Зархока; и с той стороны — разве я знаю названия всех селений! Много людей, говорю, — большой праздник! Таких, как я, тоже много пришло — наверно, человек сорок. В котлах варились бараны… Я думал: буду веселее всех, иначе Азиз-хон мне ничего не даст. Они сидели, все старики, и спрашивали меня: почему не пришел Барад-бек? Я отвечал всем: «У нашего Барад-бека болят глаза». Может быть, и правда — глаза болят у него?
— Он дал мне восемь тюбетеек зерна патука.
— Что сказал?
— Сказал: молоком отдай.
— А гороху не дал?
— Жди от него! Посеяла один патук.
— А вот мне Азиз-хон дал гороху, смотри — полмешка. Посеем его, хорошая мука будет.
— За что дал?
— Очень смешно. Новую игру Азиз-хон придумал! На меня овчину изнанкой надели, на спине горб из камня, в руках палка, очень дряхлый старик из меня получился. Зогара одели женщиной. Лицо белым платком закрыли, даже шерстяные косы привязали. Вот я ухаживаю за «ней», «она» гонит меня. Очень ловко играл… Так смеялись, чуть животы не порвали.
— А мясо откуда взял?
— Мясо? Всадники риссалядара съехались. Козла драли…
— И сам риссалядар был?
— Сам не был, не дружит с ханом… Козла драли, каждый хотел удаль свою показать, первым козла к ногам Азиз-хона бросить! Ха! Я думал, друг друга они разорвут! А от козла только рваный мешок остался. Потом выбросили козла; я и другие такие взяли его, сварили. А этот мальчишка, ханский змееныш, Зогар, Азиз-хону пожаловался, хан выгнал меня… Все-таки мясо осталось!
— Ничего, хорошее мясо!… А э т о г о много принес?
— Вот видишь!…
Ниссо слушала, затаив дыхание. Ей очень хотелось узнать, про что они сейчас говорят? Она заглянула в дымовое отверстие. Тура-Мо сидела у очага, обняв Бондай-Шо, и держала большой кусок вареной козлятины. Увидев мясо, Ниссо почувствовала такой неукротимый голод, что забыла об осторожности: она пододвинулась ближе к дымовому отверстию и нечаянно столкнула сухой кусочек глины. Он со звоном упал на чугунный котел. Ниссо отпрянула назад, подползла к краю крыши, схватилась за ветку дерева, соскользнула вниз и — бросилась бежать.
Читать дальше